Мировая революция и мировая война

«В самолёте,— вспоминал впоследствии Риббентроп,— я прежде всего вместе с Гаусом набросал проект предусмотренного пакта о ненападении. Во время обсуждения в Москве это оказалось полезным, поскольку русские никакого текста заранее не подготовили» [557]. На переговорах обсуждался текст, представленный Риббентропом, который, впрочем, составил его на основе проекта договора, переданного 17 августа Молотовым Шуленбургу.

После прилета Риббентроп, наскоро перекусив в посольстве, отправился в Кремль. По прибытии туда немецкую делегацию поразило присутствие Сталина в кабинете, отведённом для переговоров. Это означало, что Сталин впервые будет лично вести переговоры с представителями иностранного государства о заключении договора. Это выглядело весьма неожиданным, поскольку ранее иностранным дипломатам, желавшим попасть на приём к Сталину, обычно отвечали в Наркоминделе, что Сталин — партийный деятель и внешней политикой непосредственно не занимается.

Шуленбург, увидев Сталина, не смог сдержать возгласа удивления. Хотя он находился в Советском Союзе несколько лет, со Сталиным он не беседовал ещё никогда. Не менее был поражён и Риббентроп, полагавший, что ему придётся вести переговоры с одним Молотовым, а Сталин в лучшем случае присоединится к ним на заключительной стадии. Присутствие Сталина рядом с Молотовым с самого начала переговоров, по словам Хильгера, представляло собой «заранее рассчитанный Сталиным эффект и вместе с тем явное предостережение Риббентропу, что договор будет либо заключён прямо на месте, либо — никогда».

Вспоминая о своём впечатлении от поведения Сталина на переговорах, Хильгер писал: «Сталин держался очень естественно и без всякой претенциозности, что тоже принадлежало к его тактике ведения переговоров, при помощи которой он умел расположить к себе партнёров и усыпить их бдительность. Но поражало, сколь быстро его любезное поведение, добродушно-шутливое по отношению к Риббентропу… переходило в леденящий холод, когда он давал лаконичные приказания своим подчинённым или ставил им деловые вопросы». Что же касается второго советского участника переговоров — Молотова, то он неизменно подчёркивал своё второстепенное положение по сравнению со Сталиным; «обращало на себя внимание то, как глядел он на Сталина, как счастлив был служить ему».

В начале переговоров, по словам Хильгера, Сталин иногда предлагал Молотову председательствовать. «Твёрдые правила игры, согласно которым от имени Советского правительства говорил один Сталин, требовали, чтобы Молотов поначалу отказывался. Однажды, когда Сталин велел Молотову говорить вместо себя, тот ответил: „Нет, говорить должен ты, ведь ты это сделаешь лучше меня“. Тогда Сталин ясно и чётко обрисовал советскую точку зрения, а затем Молотов с довольной улыбкой обратился к германской делегации: „Разве я не сказал сразу, что он сделает это намного лучше меня?“» [558]

В начале встречи Риббентроп выразил желание поставить германо-советские отношения на новую основу и добиться компромисса интересов обеих держав во всех областях. Заявив: «Мы хотим договориться с Россией на самый долгий срок»,— Риббентроп сослался на доклад Сталина на XVIII съезде, в котором, по его мнению, были высказаны те же мысли. На это Сталин ответил, что в докладе он хотел намекнуть о своём желании договориться с Германией [559].

Во время переговоров по поводу подписания официального пакта не возникло никаких серьёзных разногласий. Текст заключённого договора оказался почти идентичен тексту советского проекта, который Молотов вручил 15 августа Шуленбургу. В этот текст были внесены два добавления: о намерении договаривающихся сторон консультироваться друг с другом по вопросам, затрагивающим их общие интересы, и об отказе каждой из сторон участвовать в какой-либо группировке держав, направленной против другой стороны. Эти добавления (статьи 3 и 4) фактически выходили за рамки пакта о ненападении и служили как бы связующим звеном к заключённому спустя месяц договору о дружбе и границе.

Уже в начале переговоров Сталин заявил, что желает установления «определённых сфер интересов» в Восточной Европе и что это должно быть отражено в секретном дополнительном протоколе, которому он придаёт наибольшее значение. Далее он очертил рамки советской «сферы интересов», т. е. геополитической экспансии СССР. Риббентроп охотно согласился со всеми требованиями Сталина. Единственное затруднение, о котором он счёл нужным уведомить Гитлера, возникло в связи с требованием, чтобы Германия признала два небольших порта в Латвии входящими в советскую сферу интересов. Сталин почему-то считал необходимым оговорить это особо, хотя в секретном протоколе вся Латвия признавалась сферой интересов СССР.