Мировая революция и мировая война

Несколько изменилось отношение и к членам семей репрессированных. 23 января 1939 года первый секретарь ЦК ВЛКСМ Михайлов направил Сталину письмо, в котором называл «практику огульного отказа в приёме в ВЛКСМ» тем юношам и девушкам, у которых репрессированы родители, «крайне вредной и способной вызвать озлобление той части молодёжи, которая хочет честно работать для народа». На этот документ Сталин наложил резолюцию «Правильно!» [134]

На XVIII съезде ВКП(б) вопрос о массовых репрессиях был поднят в докладе Жданова об изменениях в Уставе партии — вне всякой связи с темой доклада. Жданов приводил многочисленные примеры, свидетельствующие о том, какая страшная атмосфера массового психоза охватила в годы великой чистки партию и страну. Однако, как ни удивительно, эти примеры подавались таким образом, чтобы вызвать веселье зала. Так, Жданов под «общий смех» рассказывал о том, что в одном из районов Красноярского края действовал клеветник, который «завел себе список со специальными графами: „большой враг“, „малый враг“, „вражёк“, „вражёнок“». «Громкий смех» вызвало и сообщение Жданова о клеветнике, который в одном из своих «разоблачительных» заявлений в обком партии включил просьбу: «Я выбился из сил в борьбе с врагами, а потому прошу путевку на курорт».

Как о забавном курьезе Жданов говорил и о том, что некоторые члены партии «для того, чтобы перестраховаться, прибегали к помощи лечебных учреждений». В подтверждение этого он зачитал «справку, выданную одному гражданину»: «Тов. (имя рек) по состоянию своего здоровья и сознания не может быть использован никаким классовым врагом для своих целей. Райпсих Октябрьского района г. Клева (подпись)» [135].

В прениях по докладу Жданова приводились многочисленные примеры «избиения честных большевистских кадров». Так, рассказывалось о том, что уполномоченный ЦК КП Белоруссии Земцев выехал в один из районов республики, где приказал арестовать секретаря райкома, а остальным членам райкома передал составленный им список коммунистов, подлежащих исключению из партии. К вечеру этого дня было исключено 17 человек, у которых Земцев отобрал партбилеты. В одной из парторганизаций не исключённым остался только один человек, которому Земцев заявил, что его исключат позже, так как сейчас некому голосовать за исключение. Затем он отобрал у членов райкома ключи и печати, сдал их в районное отделение НКВД и, опечатав здание райкома, уехал, ликвидировав, таким образом, районный комитет партии [136].

В одном из райкомов Киева создавались специальные комиссии по сбору компрометирующих материалов на членов и кандидатов в члены партии. Этими комиссиями было собрано 1014 клеветнических заявлений. В другом районе были поданы компрометирующие заявления на 63 % членов районной парторганизации, а в парторганизации Академии наук, где состояло на учёте 130 коммунистов, были поданы клеветнические заявления на 111 человек [137].

В выступлениях делегатов приводились вопиющие примеры иррационального поведения людей, увлёкшихся поиском «врагов народа». Так, сообщалось о заявлении в обком партии, подписанном фамилией «Збрежевский» и содержавшем обвинения против группы работников партийного аппарата. При проверке заявления обнаружилось, что человека с такой фамилией в этой области вообще не существует, а заявление было написано неким Семида, работавшим завотделом одного из сельских райкомов партии. Когда этот «сигнализатор» был пойман с поличным, выяснилось, что он не был даже уверен в существовании некоторых названных им в заявлении людей [138].

На одном из ленинградских заводов один человек подал большое количество заявлений на коммунистов, в каждом из которых обвинялось по 20 и более человек — тех, кто работал вместе с ним, и тех, кто жил с ним в одной квартире. Писал он даже о том, что его соседи разговаривают между собой шепотом, а это означает, что они утаивают что-то от партии.

Ещё более поразительным был приведённый на съезде факт, когда в Ленинградском индустриальном институте один член партии подал 19 заявлений и «сигналов», а двадцатое заявление написал на себя. В этом заявлении он писал, что его дядя оказался врагом народа и репрессирован органами НКВД. «При проверке заявления на месте оказалось, что этот дядя вовсе не враг и не был репрессирован органами НКВД, а просто заболел и умер. (Смех.)» [139]