Мировая революция и мировая война

Хотя Вышинский, обладавший на Западе одиозной репутацией режиссера судебных инсценировок, не выступал на этом процессе, он был послан Сталиным в Нюрнберг и находился там в составе делегации, планировавшей действия советских обвинителей. Вышинский провёл совещание делегации, утвердившее перечень вопросов, которых не следует касаться на суде, чтобы советское правительство не стало «предметом критики со стороны подсудимых». Составленный Вышинским список таких вопросов, о недопустимости обсуждения которых следовало договориться с обвинителями и судьями от других стран, включал десять пунктов. Кроме одного пункта («вопросы, связанные с общественно-политическим строем СССР»), все остальные так или иначе затрагивали вопросы, связанные с пактом 1939 года или с его последствиями.

Вскоре после представления в трибунал соответствующего секретного советского меморандума защитник Гесса Зайдль получил письменные показания Гауса, включавшие описание хода переговоров в Москве и подробное изложение секретного протокола. Зайдль добился обсуждения этого вопроса на суде — во время допроса Риббентропа, который признал факт подписания секретного протокола. Хотя главный обвинитель от СССР пытался оборвать Риббентропа, тот успел сказать: «Нет сомнения, что Сталин никак не может обвинить Германию в агрессии или захватнической войне против Польши. Если рассматривать это как агрессию, то в ней повинны обе стороны».

Далее Зайдль предложил вызвать в качестве свидетеля защиты Вейцзекера, на что трибунал дал согласие. После того, как Вейцзекер подтвердил показания Гауса, Зайдль обвинил СССР в совместной с Германией агрессии против Польши и поставил вопрос о правомочности участия Советского Союза в процессе, потребовав вызвать Молотова в качестве свидетеля. Трибунал постановил исключить эту часть речи Зайдля из стенограммы.

Далее Зайдль, раздобывший копию с фотокопии секретного протокола, попытался огласить его текст. Поскольку он отказался назвать источник получения этого документа, трибунал запретил оглашать его, как доказательство, не вызывающее доверия. Спустя несколько месяцев Зайдль опубликовал текст протокола в одной из американских газет [600].

Это была первая публикация данного текста, не вызвавшая широкого международного резонанса. По-иному обстояло дело в 1948 году, когда протокол и связанные с ним документы, извлечённые из германских архивов, были опубликованы Госдепартаментом США в книге «Нацистско-советские отношения. 1939—1941 гг.». В ответ на эту публикацию в СССР от имени Совинформбюро была выпущена т. н. историческая справка под названием «Фальсификаторы истории». Судя по содержанию и стилю этой работы, её основная часть была написана самим Сталиным. В «исторической справке» категорически отрицалось подписание какого-либо секретного соглашения СССР с Германией в 1939 году.

Любопытно, что вплоть до конца своих дней Молотов, признававший (и оправдывавший) многие другие сталинские преступления, отказывался признать наличие секретного протокола. Когда Чуев сказал ему: «На Западе упорно пишут о том, что в 1939 году вместе с договором было подписано секретное соглашение», Молотов заявил, что никакого такого соглашения не было. Далее состоялся следующий диалог:

Чуев: Не было?

Молотов: Не было. Нет, абсурдно.

Чуев: Сейчас уже, наверно, можно об этом говорить.

Молотов: Конечно, тут нет никаких секретов. По-моему, нарочно распускают слухи, чтобы как-нибудь, так сказать, подмочить. Нет, нет, по-моему, тут всё-таки очень чисто и ничего похожего на такое соглашение не могло быть. Я-то стоял к этому очень близко, фактически занимался этим делом, могу твёрдо сказать, что это, безусловно, выдумка.

В год смерти Молотова Чуев спросил у него ещё раз: «Что за секретный протокол был подписан во время переговоров с Риббентропом в 1939 году?» Молотов, верный своей линии умолчания о протоколе, ответил: «Не помню» [601].

Впрочем, Молотов отрицал лишь наличие позорного документа, на котором стояла его подпись, но не сам факт переговоров с Риббентропом о «разграничении сфер интересов». Неоднократно он высказывал следующие признания: «Вопрос о Прибалтике, Западной Украине, Западной Белоруссии и Бессарабии мы решили с Риббентропом в 1939 году»; «когда приезжал Риббентроп в 1939 году, мы договорились, а в сентябре — октябре уже своё взяли» [602] (курсив мой.— В. Р.).

Молотов даже пытался дать теоретическое «обоснование» сговору с Гитлером. «Не надо огрублять,— говорил он по этому поводу,— но между социалистическими и капиталистическими странами, если они хотят договориться, существует разделение: это ваша сфера влияния, а это наша. Вот с Риббентропом мы и договорились, что границу с Польшей проводим так» [603].

Здесь перед нами предстает идеальный образчик мышления бюрократа сталинской закваски: сговариваться о разделе мира можно, но не следует этот сговор доводить до сведения общественности. Поэтому наличие соответствующего документа нужно непременно скрывать и отрицать даже спустя десятилетия.