Наряду с борьбой на суше с самого начала войны все более и более разгорался морской бой между Англией и Германией. Об этой борьбе обыкновенно менее помнят, но в действительности она была весьма упорна и имела большое значение для исхода войны. Германия своим чрезмерным строительством военного флота и своим стремлением оккупировать все моря, провоцировала Англию, которая сейчас же по объявлении войны начала блокировать Германию и ее союзников, дабы сделать невозможным подвоз сырья и пищевых продуктов. Англии помогал французский флот. Германия ответила на это подводной войной. Не буду подробно распространяться о развитии этой морской борьбы, я хочу лишь напомнить, что Америка почувствовала в ней опасность для своего флота и торговли. Уже 6 августа 1914 г. она сделала попытку быть посредником между обеими воюющими сторонами – однако безуспешно. Когда 15 февраля 1915 года Германия объявила английские воды фронтом, то Америка сейчас же заявила протест; протесты повторились, когда жизни американских граждан начали угрожать немецкие подводные лодки. Немцы же, наоборот, стали усиливать свои подводные нападения (с февраля 1916 г.), пока наконец не перешли к ничем не сдерживаемой борьбе (с 1 февраля 1917 г.). Америка была возмущена Германией. Отвращение к Германии усиливалось в Америке еще благодаря немецкой и австрийской пропаганде и борьбе с американской промышленностью и торговлей в самой же Америке; об этом я сообщу подробнее, когда буду излагать наше участие в борьбе с этим немецким движением.
Немецкие подводные лодки вначале одержали довольно значительные успехи; с весны 1917 г. в Англии все увеличивались предостерегающие и весьма пессимистические голоса, ожидавшие голодовки, а, следовательно, и капитуляции Англии. Среди этих пессимистов был также и Ллойд Джордж.
Находясь с осени 1915 г. в Англии, я, естественно, с живым интересом следил за борьбой Германии и Англии на море; в Лондоне мое внимание было постоянно обращено к ней, хотя бы потому, что она ежедневно отражалась на домашнем хозяйстве. В Лондоне горячо спорили о возможности немецкого нашествия, оно официально допускалось еще даже весной 1918 г.; этот вопрос имел большое значение потому уже, что было необходимо определить то количество войска, которое должно было остаться в Англии и, следовательно, не могло быть послано во Францию.
Поэтому я следил с понятным интересом за американскими заявлениями; эти протесты носили решительный характер еще перед потоплением «Лузитании» (7 мая 1915 г.), еще более резкими они стали в нотах о «Лузитании». Припоминаю еще американскую ноту против Австрии из-за потопления «Анконы» австрийским миноносцем (в декабре 1915 г.). В 1916 г. последовали ноты по случаю потопления французского парохода «Сюсекс» и, наконец, объявление войны 6 апреля 1917 года. Этим несомненно были уравновешены не только успех немецких подводных лодок, но и немецких войск на суше. В этом была моя непоколебимая надежда, когда я решился съездить на некоторое время в Россию.
Наша постоянная и неустанная пропаганда всюду приносила свои плоды. В политических кругах нам основательно помогал уже упомянутый журнал Сетон-Ватсона «The New Europe». В публичных выступлениях союзнической печати и политиков все более и более ясно заявлялась наша антиавстрийская программа и подчеркивалось право малых народов на самоопределение. Конечно, в Англии внимание к малым народам было привлечено сначала нападением на Бельгию.
Однако напряженное положение на фронте продолжало непрерывно беспокоить. Немцы шумно распространяли сведения о своих победах, но в то же время начали делать предложения о мире. Можно сказать, что они уже не были уверены в возможности удержать победу в своих руках. Теперь мы знаем, что уже в конце 1916 г. Людендорф и другие считали, что положение на фронте тревожное (быть может, этими опасениями они хотели добиться усиления подводной войны?). В предложении ясно просвечивала мысль – отступить из Франции, но зато удержать восток – Россию. Император Вильгельм поручил 31 октября 1916 г. Бетман-Гольвегу разработать план мира; 12 декабря немецкий канцлер подал американскому, швейцарскому и испанскому послам свое предложение. На эти предложения первым ответил отрицательно Бриан, а за ним и остальные союзнические политики; 30 декабря все союзнические правительства ответили коллективно.