Мировая революция. Воспоминания

Наш солдат скор на дело; скоро улавливает и скоро же ориентируется; зато тяжело переносит неуспех. Однако он умеет выбираться из затруднительного положения. Я уже указывал, как в битве у Зборова наши солдаты показали не только личную храбрость, но и значительные тактический и распорядительский таланты.

Словак тоже хороший солдат; он, однако, еще больше привык слушаться, чем приказывать, управлять.

Я прекрасно знаю, что хорошее войско не обеспечивается исключительно личной храбростью и отвагой отдельных личностей; эта храбрость должна быть поддерживаема всеобщей дисциплиной; дело не только в бесстрашии под огнем, но и в терпеливости во время утомительной и обессиливающей фронтовой службы. Солдат жив не одной дисциплиной, но и хлебом – хорошее питание является в наше время главным условием успеха. Тот же солдат, тот же полк и даже целая армия могут быть сегодня храбрыми, а завтра поддаться панике. Войско требует правильной организации, администрации и постоянного руководства; храбрость отдельных лиц является лишь одним из слагаемых, обеспечивающих победу. Поэтому в демократическом войске так важен офицерский и унтер-офицерский вопрос.

Новые затруднения нам подготовлял и скоро устроил боль-шевицкий переворот 7 ноября 1917 г.

Я наблюдал большевистское движение в Петрограде и был свидетелем, как оно дошло до Москвы и Киева. Было это действительно удивительное стечение обстоятельств, ведь я каждый раз попадал в самую гущу большевистских боев. В Петрограде я жил на Морской, недалеко от дворца, а напротив был телеграф и телефон; из-за этих зданий на улице, где я жил, велись бои. Отдел наш помещался сначала на Бассейной, а потом на Знаменской; на ежедневные совещания я ходил с Морской на Знаменскую, причем я должен был проходить через Литейный проспект, где в то время часто велись уличные бои. Я ходил на совещания неизменно каждый день; часто я ходил по улицам при стрельбе. Коллеги из Отдела неодобрительно на это посматривали; кажется, теперешний наш посол в Сербии, Шеба, обвинял меня в каком-то физиологическом недостатке чувства опасности. Было решено, что у меня будет охрана; так я получил для этой должности пленного Хузу. Под давлением Отдела, боявшегося, что со мной что-нибудь случится, я должен был переселиться в Москву. Отдел в скором времени должен был переехать за мной. Итак, я отправился в Москву, но утром, когда я приехал, начались бои между большевиками и войсками Керенского, и я неожиданно оказался в известной гостинице «Метрополь», из которой юнкера Керенского сделали на скорую руку крепость; я прожил в ней шесть тяжелых дней под большевистской осадой. Когда в последний день юнкера ночью незаметно ушли, а на другой день большевики взяли гостиницу-крепость (гостиница была действительно весьма солидно построена, с толстыми стенами), то я был избран парламентером со стороны иностранцев, от русских был выбран поляк, так как русские побаивались этой функции. Когда я потом выехал из Москвы в Киев, то попал во время взятия Киева большевиками во французскую гостиницу на Крещатике, которая была опасна уже своим местоположением (в гостиницу во время совещания влетел в соседнюю комнату тяжелый снаряд, но, к счастью, не взорвался); опять, под давлением друзей, я должен был переселиться в санаторию, но опасность от этого не стала меньше, так как я ходил на собрания Отдела, а пули летели и в санаторию, и даже в мою комнату. Однажды после обеда мы с Хузою пробежали под настоящим дождем пуль… Еще и сейчас, когда после многих лет, наполненных разнообразнейшим опытом, я вспоминаю взятие главных городов России большевиками, то это мне кажется тяжелым сном.

Меня переворот интересовал главным образом с точки зрения нашего войска и военных планов. Скоро стало ясно, что большевики волей-неволей должны будут заключить мир с немцами. И в этом они следовали примеру царя и иных своих предшественников. Удивительная игра судьбы: Милюков выступил из Временного правительства перед Керенским, потому что Керенский хотел пересмотра программы в пацифистическом смысле, позднее Керенский пытался воевать, а Милюков был готов вести переговоры с немцами.

Я еще больше укрепился во взгляде не путаться в русские внутренние дела, вытекавшие из революции, и переправляться во Францию, как мы сговорились с Францией.

Когда большевики под командованием Муравьева, придя на Украину, выступили против буржуазной Рады и брали Киев, мы с ними заключили договор: они обеспечили нам вооруженный нейтралитет и отъезд из России во Францию. Благодаря признанию вооруженного нейтралитета мы (Национальный совет) были признаны регулярной и самостоятельной армией и правительством.

Большевики взяли Киев 8 февраля: накануне я заявил, по договору с французской военной миссией, что наша армия является частью французской армии, для того чтобы этим укрепить свою позицию.