Мирская чаша

И того самого дьякона, что Алпатову капусту не выдал, спрашивает:

— За что же, батюшка, Егор Иваныч, убили?

— Да ни за что, так время переходит, и убивают.

— Как его имечко-то святое?

— Не знаю, матушка, сам, только пролетарий он оказался настоящий, и не думали, а как умер, вдруг и обнаружилось, вот ему теперь и почет.

— Все-таки имечко-то его святое надо узнать, что же это такое, хороните и не знаете, кто он такой.

— Какой-то не то Ламатов, не то Лапатов, загляните, может вспомните.

Пелагея Фоминишна заглянула и, не сводя глаз с лица покойника, крестилась и низко кланялась.

— Господи, — сказала она, узнавая, — да ведь это наш городовой лежит.

«Нет, я не городовой», — хочет сказать Алпатов и не может, и страшно ему лечь безымянно в могилу.

— Ну, конечно, городовой, — уверилась старушка, — дай Бог памяти, как его звали, как же, знаю, знаю, он у нас в Ямщине стоял на посту, только, батюшка, как же вы его к себе приняли, все-таки был он полицейский.

— Городовой, — поправил Егор Иванович, — насчет городовых есть особое разъяснение, это не полицейский.

— Как не полицейский?

— Городовой стоит и больше ничего: это статуй.

— Что вы говорите!

— Статуй и больше ничего.

— А в Бога веровал, бывало, как придет на пост, всякий раз перекрестится на церковь.

— Насчет религии вы не беспокойтесь, Пелагея Фоминишна, в Карле Марксе есть все Евангелие, только уж, конечно, без прологов и акафистов, но ведь это не главное.

— Конечно, батюшка, не главное, был бы с нами господь Иисус Христос.

— Ну, это все в Карле Марксе есть, не беспокойтесь!

— Одно только плохо, что вот имечко-то его святое забыли, и другое осмелюсь вас спросить, Егор Иваныч, не выдашь ли на бедность мою кислой капусты, все-таки сын мой у вас шкраб.

— Городской или сельский?

— Сельский, батюшка, сельский.

— Сельским шкрабам капуста не выдается.

Гроб с музыкой «Мы жертвою пали» мало-помалу приближается к площади, и, как только свернули, ветер злейший с летящими снежинками над застылой кочками грязью пронесся, и солнце желто глянуло на похороны блудных детей земли.

— Все выдумала антиллигенция! — тихо говорит Крыскин.

И мужик с топором за поясом ему отвечает:

— Нехай, нехай!

Музыка затихла, гроб поставили у края могилы. Красная армия выстроилась вокруг Карла Маркса, и впереди всех Персюк на коне грозно сидит, как Петр Великий при казни стрельцов.

— Егор, начинай! — кричит Персюк дьякону. Егор Иванович заложил руки в карманы по манере новых ораторов и, не вынимая их, прошелся туда и сюда возле гроба, обдумывая, и вдруг выхватил одну руку, простирая к покойнику:

— Товарищ!

И запнулся, имя товарища ему неизвестно. Шарит глазами вокруг, не подскажет ли кто-нибудь, но никто не хочет помочь дьякону, имя покойника никому не известно. Пелагея Фоминишна, бегая всюду, расспрашивает, даже раскраснелась: решительно никто не знает имя покойника. А дьякон не совсем еще отстал от обряда и понимает, что нельзя же хоронить, не зная даже имени человека. Но что же делать, никто не знает.

«А впрочем, — мелькнуло дьякону, — это ведь я по-старому думаю, а раз он был пролетарий и соединился со всеми пролетариями, то имя ему стало общее пролетариат; это все от непривычки мыслить по-пролетарски, нужно всегда мыслить коллективно, имя ему пролетариат или покойный товарищ». Он и хотел сказать прекрасное слово Покойный Товарищ, но какая-то финтифлюшка, обязательная в речах новых ораторов, вывернула простые слова: Покойный Товарищ — на совершенно другое и не бывалое ни при каких похоронах, ни в какой стране, вместо «покойный товарищ» дьякон сказал:

— Товарищ Покойник!

— Ну, брат, спасибо, — заговорили возле Крыскина, — живой покойнику не товарищ, это не партия.

— Товарищ Покойник! — продолжал дьякон уверенно и бодро. — Ты пал жертвой озлобленной буржуазии, и вот вам всем пример: ежели вы будете сидеть сложа руки и оставите в покое жить буржуазию, вы заслужите участь Товарища Покойника.

И пошел, и пошел, повторяя Товарищ Покойник, довольный своим необыкновенным открытием обходиться без имени.

— Товарищ Покойник не сидел сложа руки, — сказал он в заключение, — он выступал активно, и вот вам результат. — Выхватил обе руки из карманов и кончил: — Вот вам результат!

— Стой, Крыска, слышал ты, как же так это выходит, понимаешь ты?

— Понимаю, — отвечает Крыскин.

— А я не понимаю: ведь он же не сидел сложа руки?

— Ну так что?

— А сказано, ежели кто будет сидеть сложа руки, тот заслужит участь Товарища Покойника.

— Ну и заслужил.

— Как, ведь он же активно выступал, а не сидел сложа руки?

— Вот дурак, ничего ты не понимаешь, Кобылка, он хотел сказать, что Товарища Покойника все равно заслужишь, будешь сидеть сложа руки или выступать активно, не миновать никому участи Товарища Покойника.

«Смеются!» — горько думает Алпатов.