Мирт. Истина короля

Как бы был Лунденбурх сейчас, если бы Эконит не попал под колесо политического переворота? Потом он подумал о Мирте — и о том, что начинается что-то новое. Что-то, что снова повернет флюгер.

— Цзиянь, — тихо позвал Джеймс. — Вы еще со мной?

— О… Да, простите. Со мной бывает: зацеплюсь за какую-то мысль и начинаю думать, а потом ухожу дальше и дальше… Очень мешало работе в свое время. Порой генерал Люй говорил, что я витаю в облаках.

— Выглядит похожим на то, — мягко ответил Джеймс. — О чем вы задумались?

— О фаэ, — честно ответил Цзиянь. — И о том, зачем вы здесь. И о том, каким был бы наш мир без Призыва.

— О. Он был бы удивителен. Или чудовищен. Счастье, что мы никогда не узнаем об этом, — и оно же великое горе. Все, что нам остается, — жить свои маленькие жизни и старательно менять мир вокруг: маленькими шагами и широкими жестами. И единственный выбор, который у нас на самом деле есть, — вот этот. Шаги или жесты? Я за широкие жесты, это заложено в моей природе. А вы?

— Почему… вы мне все это говорите?

— Мне нужен друг, — с царапающей искренностью ответил Джеймс, и синие глаза его на мгновение окрасились грустью. — Признаться, я думал, что в силах справиться с чем угодно в одиночку. Но увидел вас, и что-то дрогнуло. Я не хочу втягивать вас в то, что я задумал. Возможно, для таких целей люди ходят в поля и исповедуются земле. Я не хочу зарывать в землю свое сокровенное. Я не хочу, чтобы фаэ помешали мне.

— Вы вернулись что-то сделать. Что-то, чему фаэ могли бы помешать? И считаете, что я не могу?

— Да, Цзиянь. Я считаю, что вы не сможете мне помешать, и я отчаянно нуждаюсь в вас, и именно поэтому мы здесь. Выслушайте меня. А потом уходите, и я не буду вас держать. Я сознательно иду на этот риск. Это… все обостряет.

— Хорошо. Я вас слушаю, — покорно кивнул Цзиянь.

— Вот и славно! — лицо Джеймса озарила солнечная улыбка.

Блондинка в платке принесла две кружки пива и поставила перед ними, ударив о стол так, что пиво расплескалось по столешнице. Рядом она небрежно поставила две тарелки с картошкой и колбасками — простая, но сытная еда, иной в подобных местах сложно было бы допроситься. Для Цзияня, помнившего Джеймса избалованным мальчишкой, кривящим нос от деликатесов ханьской кухни, очень странно было наблюдать, как этот холеный, изящный в каждом своем движении джентльмен ест жареную картошку. Однако Джеймсу происходящее явно доставляло удовольствие. Цзиянь не исключал, что все это потому, что Джеймсу нравилось его дразнить. Он осторожно пригубил пиво: вполне терпимо. На его взгляд, напиток сам по себе внушал опасение. Цзиянь всему и всегда предпочитал чай, хотя иногда делил с Ортансом виски или херес. Пиво же пил редко и только по особым случаям. Нынешний случай определенно был особый.

Джеймс переплел пальцы между собой и проговорил, уперев в них острый подбородок:

— Вас, наверное, интересует, не сошел ли я с ума? Дорога ли мне жизнь? И ведаю ли я, что творю? На эти вопросы есть ответы: нет, нет и нет. Клянусь вам, мой друг, что все, что я затеял, я затеял, будучи в здравом уме.

— Как вы покинули Хань? — осторожно спросил Цзиянь.

Его терзали сомнения относительно того, что генерал Люй так легко разрешил бы Джеймсу опасную дорогу. Генерал Люй давал клятву хранить его жизнь. А клятв этот человек не нарушал.

— На корабле, как и все, кто так или иначе к этому стремится, — Джеймс чуть заметно пожал плечами. — Под чужим именем и с поддельными документами. Признаться, мне пришлось употребить все мое ораторское искусство, чтобы убедить генерала Люй, что этот шаг необходим.

— Он не хотел вас отпускать.

— Он был категорически против. Но что поделать! Я болтался бессмысленной обузой на шее у Хань столько лет. Я не мог дальше пользоваться добротой моих дорогих друзей, не пытаясь никоим образом исправить ситуацию. Шесть лет назад произошли чудовищные события. Чудовищные тем, что унесли с собой невинные жизни, искалечили судьбы… Вашу в том числе. Вам прочили головокружительную карьеру. Генерал Люй высоко вас ценил… Он был убит горем, узнав, что вы предпочли исчезнуть.

— Тому были причины, — коротко ответил Цзиянь, не желая оправдываться.

— Я знаю, — мягко ответил Джеймс. — И вы должны меня понять как никто другой. У вас были причины. И у меня тоже есть причины поступить так, как я собираюсь.

— Джеймс… Вы ходите вокруг да около. За все время нашего, с позволения сказать, обеда вы произнесли много слов, и лишь несколько из них относились к делу. Я здесь, готов вас выслушать, как вы и просили. Но я так и не могу понять, к чему это все. К чему вы ведете? — с закипающим в глубине души раздражением спросил Цзиянь.

Джеймс тяжело вздохнул.

В глубине его синих глаз колыхнулась усталость — тяжелая, тоскливая, не дающая в полной мере заблестеть отражениями его гениального плана.

Он молчал, и Цзиянь физически чувствовал, как в его животе сворачивается дурное предчувствие. Предзнаменование чего-то ужасного, как тогда, когда он только столкнулся с Джеймсом на улице и еще не понимал, что к чему.