Миртала

Но Гельвидий жестом приказал им удалиться и вместе с семьей и гостями устроился на гемициклиуме. Миртала осталась стоять у входа в беседку. Рядом с ней, тоже у входа в беседку, высилось исполненное рукой мастера внушительное изваяние Юпитера — не того, что молнии и громы низвергал, а того, что от угнетения и обид освобождал. Робость и волнение низко наклонили ее зардевшееся чело, над которым полыхал сплетенный Артемидором венок из роз. Краткое мгновение она стояла молча и неподвижно; она вспомнила, что когда-то из любимых уст слышала отрывок из греческой поэмы, в которой пришедший с просьбой вставал на колени у гостеприимного очага. Вот и она тоже встала на колени и, обратив наполненные слезами очи к лицу претора, обвила руками мраморные ноги бога-освободителя…

Глава X

День близился к концу. Уличный шум, гомон народа, пьяного вином и разогретого страстями, летели к небу, темневшему сегодня раньше, чем обычно. А темнело оно раньше, чем обычно, потому, что, назревала одна из тех бурь, грозных и разрушительных, приближение которых наполняло толпы тревожным ожиданием, которое проистекало отчасти из имевших основание предчувствий, но в большей степени — от преувеличенной суеверной тревоги. После выставки разных диковинок, которые народ осматривал весь день, само небо, казалось, хотело удивить всех показом своих изваяний и блеска. Изваяния эти и блеск были сильны, но в бесподобном великолепии своем мрачны. На берегу Тибра большой рыбный рынок и пару соседних улиц заполнили пестрым разноцветьем одежд толпы, неподвижные от страха, с которым они смотрели на приближавшуюся драму природы.

За Яникульским холмом заходило солнце, но кровавый диск его начала заслонять громадная туча, охватывавшая горизонт черным полукругом. Навстречу ей со всех сторон тянулись тяжелые рваные клочья грязно-желтых, обляпанных слащавой белизной облаков, которые начинали раздуваться от накалявшей их красноты. С юга дул знойный сухой африкус; с моря долетали соленые дуновения, в которых ощущалось приближение ливня. Разносимое ветром благоухание роз, соединяясь в воздухе с запахами острых кореньев и пролитого вина, создавало в душной жаре тяжелую дурманящую атмосферу, от которой иссыхали нёба и горели головы.

Поднимавшуюся из-за холмов Тибрского заречья полукруглую тучу на всю ее глубину солнце расцветило тысячами оттенков и огней, превратив ее в ярко раскрашенные рельефные горы, леса, здания, в звериные и растительные чудовища. Снопы ярких и тусклых огоньков блуждали по всему пространству. Возвышавшийся над столицей Капитолийский храм[59] стоял в кровавом зареве заката. Горели полукруглые вершины ворот и арок. Зато дворцы Палатина и Квиринала погружались во тьму, словно исчезающие вдали видения, облитые тусклым бледно-желтым светом. Тучи пыли над Марсовым полем и бившую из фонтанов воду вихрь свивал в золотистые столбы, которые с шумом перелетали через реку и, точно страхом подгоняемые чудища, двигались над широкими дорогами. Темные сады шумели, словно леса; под окаймленными пеной желтыми волнами Тибра слышалось глухое клокотание вздымающихся вод. Но ни дождя, ни грома, ни молний пока не было. Случались даже минуты, когда вихри утихали, рассыпались возведенные и носимые ими столбы пыли, сады переставали колыхаться и шуметь, а в притихшем пространстве только Тибр ворчал, но тучи шли навстречу друг другу, и медленно, тяжело, но неумолимо дневной свет превращался в мрак, то и дело озаряемый неприятными отблесками.

Собравшиеся на берегу Тибра толпы, лишь наполовину трезвые, упивались ужасом сверхъестественности, который в распаленные их головы обильно лили местные прорицатели и звездочеты. Закутавшись в солидные, хоть порой и разодранные и грязные плащи, переходя торжественным шагом от группы к группе, они говорили народу то, о чем он сам ни за что не догадался бы. Прославившись в толковании предзнаменований, посылаемых природой, находясь в тесном контакте со звездами и всем небесным пространством, умея предугадать гнев и милость богов, они не только указывали на те изваяния и картины, какими тучи украсили небо, но и объясняли их смысл. У одних глаза были быстрые и хитрые; знать, в работе своей видели они выгоду. На лицах других разливалось выражение мистического экстаза, они сами верили в то, что говорили. А говорили они в разных местах, и везде слова их пожирали. Они предсказывали и толковали, запрокидывая головы и тыча в небо пальцем:

— Смотрите, квириты! Когда на небе покажется такая струйка крови, как та, что за Цезарев сад стекает, боги страшное готовят людям…

— Eheu![60] — говорил второй. — Видите эти два перекрещенных огненных меча? Верный знак того, что Аполлон за срыв празднества своего взывает к Юпитеру, чтобы он обрушил на головы ваши громы и молнии…