Миры Артура Гордона Пима

Полагаю, дорогой читатель, мне не избежать ваших упреков. Когда Бейнбридж приближался к заключительной (по всем признакам) части своего выступления, я сидел лицом к Артуру, и по болезненному возбуждению сего самородка понял, что близится катастрофа. Те, кто говорят, что «ожидания никогда не оправдываются», вводят нас в заблуждение – ибо чаще всего ожидания как раз оправдываются. Негодный малый не смотрел, просто не желал смотреть на меня, а я, разумеется не мог прервать поток красноречия, изливавшийся с уст Бейнбриджа. Что я мог поделать? Даже сегодня, по прошествии многих лет, я не представляю, что я мог поделать в такой ситуации. Слова «снега и льды» стали последней каплей, переполнившей чашу, и когда Бейнбридж произнес слова «да, и даже мы…», Артур, сей ничтожный слуга, которому я столь необдуманно поверил, вскочил с кресла, с блестящими от возбуждении глазами, и размахивая руками, заорал во всю глотку:

– Боже милостивый! Как подумаешь об этих льдах, об этой соли, об этом климате! Если бы еще иметь стадо гигантских коров да пастбище на склоне старого Олимпа – где бы оказались все прочие мороженщики? Бесплатный лед, бесплатные сливки, бесплатный корм для скота – и всего хоть завались! Да в такой жаркой дыре человек стал бы «королем мороженого» в два счета. Прям глаза на лоб лезут, как подумаешь! Вы сами просто захлебываетесь от восторга, док. Коли вы меня любите, пожалуйста, не продолжайте в том же духе, покуда я не успокоюсь малость!

Я не мог остановить Артура. Мой суровый взгляд не возымел на него никакого действия, а к концу пылкой речи я даже выразил свое возмущение вслух. Но бесполезно. Артур говорил очень быстро и очень громко, и ни одно слово не ускользнуло от слуха Бейнбриджа. У Бейнбриджа было превосходное чувство юмора, но как многие остроумные люди, он не находил удовольствия в шутках по своему адресу. Любое легкомысленное замечание, так или иначе связанное с Хили-ли, звучало для него оскорбительно. Он с самого начала отнесся к рассказам Петерса и даже к самому старому моряку крайне серьезно. Незначительные забавные эпизоды в доме старого моряка, вызывавшие у меня улыбку, ни на долю секунды не заставили Бейнбриджа изменить сосредоточенное и серьезное выражение лица, приличествующее человеку, который собирает факты чрезвычайно важности. Я уверен, что он плохо воспринял бы малейшее проявление неуместной веселости по поводу Хили-ли даже с моей стороны. Но со стороны коридорного! Чтобы превратить Олимп в пастбище для гигантских коров! Чтобы использовать чудесные льды и россыпи соли для производства мороженого!

Я просто сидел молча и бранил себя. Как говорится, сделанного не поправишь. Доктор Бейнбридж посмотрел на меня с видом оскорбленным, но смиренным, словно говоря: «Вы знаете: это ваших рук дело. Вы позволили этому существу упиваться божественным нектаром изысканной литературы – и вот вам закономерный результат». Взяв шляпу, он скорее горестно, нежели сердито попрощался, тихо вышел за дверь, прошагал по коридору, спустился по лестнице и покинул гостиницу. Минуту спустя я сказал:

– Ну, молодой человек, вероятно, вы сами видите, что вы наделали. Вполне возможно, мы больше ничего не услышим про Лиламу, Пима, Апилуса и всех прочих. Мне не терпится узнать, что сталось дальше с беднягой Апилусом, и я намерен выяснить это, даже если мне придется ехать к Петерсу за сведениями. – Затем, увидев искреннее раскаяние малого и подумав о том, что едва ли он понимает, почему Бейнбридж обиделся, когда никто не хотел его обидеть, я мысленно обвинил во всем себя самого и добавил: – Впрочем, ладно, ничего страшного. Вероятно, доктор Бейнбридж придет завтра и, несомненно, забудет или, по крайней мере, не станет вспоминать о досадном происшествии. Но после всего случившегося, Артур, ты можешь приходить ко мне каждое утро, и за утренним туалетом я буду рассказывать тебе все, что узнал от доктора накануне вечером. А теперь доброй ночи – и вот тебе доллар на расходы, связанные с открытием мороженицы.

Глава шестнадцатая

На следующий вечер, в обычный час, Бейнбридж вошел в мой номер и, после традиционного обмена приветствиями, уселся в кресло. Ни один из нас ни словом не обмолвился о неуместном выступлении Артура накануне вечером, ибо Бейнбридж держался так, словно никакого злосчастного недоразумения и не произошло вовсе.

– Если мне не изменяет память, – начал он, – мы оставили Апилуса лежащим с переломанным позвоночником у ног Петерса, а Лиламу сидящей на корточках рядом, в то время как на противоположной стороне каньона стояли Пим, Дирегус и гребец, сопровождавший спасательный отряд в восхождении на гору.

Придя в себя от удивления, Дирегус осведомился о состоянии Апилуса, и Петерс ответил, что маньяк не только жив, но и вообще не собирается умирать, однако, сейчас едва ли находится в сознании и даже когда полностью очухается, по всей видимости, не сможет ходить – по личному опыту Петерс хорошо знал о вероятных последствиях подобных «несчастных случаев».