Миры Бесконечности

Но мне не удается избежать его удара, и один из его мечей отсекает мою левую руку чуть выше локтя.

Я рыдаю, наблюдая, как брызжет кровь.

Падаю на колени, отчаянно ища в море отрубленных, оставленных на ветру конечностей, чем защитить себя. Боль застилает разум. Я не могу думать. Не могу вздохнуть.

Все, что я чувствую, – холодное, обжигающее приближение смерти. И наконец она хватает меня, принимая облик Гвардейца. Он поднимает меня за шею, как тряпичную куклу, а вторую руку вонзает мне в грудь.

И последнее, что я помню, как мое сердце вынимают из тела.

Несмотря на сотни пережитых смертей, Гвардеец отыскал новый способ убийства.

Мир кружится, словно в калейдоскопе, а затем перед глазами возникают Гил и Тео.

Пот струится по моему лицу и стекает по затылку. Тошнота подступает к горлу, а меня охватывает нестерпимое желание упереться руками в колени и блевать, пока не упаду без сил на пол.

Хватая ртом воздух, я пытаюсь подавить слезы, пробирающиеся изнутри, и ужас, который пронзает мой разум. Я хватаюсь за грудь, чувствуя нестерпимую боль там, где призрачная рука вырвала мое сердце.

Сердце Гила.

Он показал мне свои воспоминания. Использовал Обмен, чтобы я увидела то, что ему так хотелось мне показать.

– Ты не имел права влезать в мою голову. Заставлять меня видеть это. – Я всхлипываю, чувствуя, как слезы текут по моим щекам.

– Ты не хотела этого понимать, – холодно говорит он. – В этом-то и проблема. Ты думаешь, что худшее, что может произойти в Бесконечности, – это игра в переодевание с Колонистами. Ты не видела войны… не понимала, как важно ее остановить до того, как она достигнет наших стен. Потому что это случится, Нами. Однажды даже Поселение окажется под угрозой.

– Я знаю, – выдавливаю я, хотя горло саднит. – Именно поэтому и пытаюсь помочь.

Он опускает взгляд:

– Единственный человек, которому ты помогаешь, – ты сама. Ты ищешь любую возможность отвлечься… любую возможность избежать того, к чему мы так стремимся. У нас впервые за всю войну появился шанс покончить с Колонистами. А ты предлагаешь сражаться с ними на каждом шагу. Это равносильно тому, чтобы растянуть войну еще на несколько сотен жизней.

– Неправда. И это не я предложила закончить игры в шпиона, – огрызаюсь я. Глаза горят так, словно я выплакала еще не все слезы. – Но как оставить ту девушку, если у меня нет сомнений, что она осознает происходящее?

Гил качает головой:

– У нас вырисовывается первая реальная возможность уничтожить Сферу. Возможность, которая выпадает раз в четыреста лет. И если тебя поймают или твои действия привлекут слишком много внимания, то мы упустим ее. Вот на что ты хочешь обречь жителей Поселения? На очередные четыреста лет выживания в этой клетке ради спасения одного человека?

– Речь не только о спасении чьей-то жизни. Но и о том, чтобы совершить поступок, который, я надеюсь, кто-то совершит ради меня. Или моей сестры, – говорю я, пристально глядя на Тео. Если он и чувствует себя виноватым, то хорошо это скрывает. – Помочь той девушке – правильный поступок, – я поворачиваюсь к Гилу. – Человеческий.

Он оказывается передо мной прежде, чем я успеваю вздохнуть. Его глаза яростно сверкают. Я пытаюсь отступить назад, но не могу пошевелиться, и на мгновение мне кажется, что он сожжет комнату.

Я чувствую, как мое тело каменеет, застывает, а я становлюсь бесчувственной. Потому что не знаю, что чувствовать. Гил так близко, что я вижу каждую черточку его лица и изгиб шеи. Его губы плотно сжаты, словно он сдерживает тысячи слов, которые хотят сорваться с его языка. Словно пытается не дать им вырваться на свободу. А потом я встречаюсь с ним взглядом. И в его карих глазах вижу отчаяние.

Он хочет, чтобы война закончилась. Хочет стать свободным.

И я не могу злиться на него за это. А за все остальное?

Атмосфера в комнате меняется, пока он смотрит на меня, словно тоже задается вопросом, имеет ли он право злиться на меня. Наконец его губы приоткрываются:

– Ты сама сказала, что не хочешь быть Героем. Так не мешайся под ногами, когда остальные Герои делают свою работу.

Я вижу в его безжалостном взгляде предупреждение.

Я пытаюсь броситься к нему, но Гил взмахивает рукой, и веревки сдерживают меня.

– Сними их с меня, – злюсь я, изо всех сил стараясь вырваться.

Гил втягивает воздух носом:

– Сними их сама.

Он резко разворачивается и, не сказав больше ни слова, выходит из тренировочного зала. Хмурясь, я борюсь с веревками. Лицо Тео смягчается, и он тянется, чтобы помочь мне, но я отдергиваю плечо.

– Не прикасайся ко мне, – рявкаю я. – Сама справлюсь.

Он поднимает руки перед собой и опускает глаза.

Я выдыхаю, старательно сосредоточиваясь на веревках, а не на злости на Гила. А затем медленно вдыхаю, желая, чтобы веревка распустилась, пытаясь вызвать ощущения, которые возникли, когда лечила себя. Я сосредоточиваюсь на боли, которая окутывает руки и грудь, а также на узлах, стягивающих запястья. А потом представляю, как они растворяются и уплывают в туман.

Я представляю, как освобождаюсь.