Миры Брэма Стокера. Дракула. Свободные продолжения.

Смерть хозяйничает в каждом норвудском доме. Смерть царит в монастыре и окрестных полях. Я рыдаю и молю о прощении, молю отпустить меня на волю, ибо мне кажется, будто наступил Судный день, конец света.

Но когда ночь опустилась на мёртвую деревню, юноша всё ещё был жив: он брёл прочь, ковылял по склонам холмов, через лесную чащу, к мрачной башне, где высилась в стрельчатом окне костлявая фигура лорда, поджидающего свою добычу.

— Не ходи! — умоляла я юношу, я бежала рядом с ним, но он не слышал меня.

Когда юноша рухнул на колени и стал молить лорда о спасении, тот лишь печально усмехнулся, ибо не спасение даст он в ответ юноше, но проклятие, и больше ему нечего дать.

— Да, пусть я буду проклят, но жив! — вскричал тогда юноша. — Лучше быть проклятым и дышать на земле, чем гнить под землей!

И тогда лорд распахнул ему свои объятия.

Вот он вновь запечатлевает поцелуй, но теперь это смертельный поцелуй, и лорд выпивает кровь из тела умирающего, а потом поднимает отяжелевшую голову, отрывает окровавленные губы от шеи юноши и дает ему испить своей крови, дабы вернуть тому жизнь.

— Нет, не пей! — воскликнула я.

Юноша обернулся — бледнее снега, и смертная тень лежала на его лице, лице живого трупа, — и спросил меня:

— А что бы ты сделала на моём месте, как бы поступила? Вернулась бы в Норвуд, стучалась в одну дверь за другой, везде находя лишь трупы? Или, быть может, поднялась на колокольню и зазвонила в колокол над мёртвой церковью? И кто бы тебя услышал?

Он не стал ждать моего ответа, да и нечего было мне сказать. Он приник своими невинными губами к вене, что билась под холодной светящейся кожей лорда и испил его крови, и тело его наполнилось силой. Новая кровь, точно огонь, выжгла лихорадку и болезнь, но вместе с ними выжгла и саму жизнь, ибо кровь эта была подобна яду.

И вот юноша стоит посреди зала один, лорда уж нет. Юноша обрёл бессмертие, но вместе с бессмертием получил от лорда страшное наследство — вечную жажду, которую утолит лишь кровь; и теперь я ощущаю, как эта жажда точит меня саму.

А вместе с бессмертием он обрёл и иное видение: теперь ему открылась суть всего сущего. Беззвучный голос вещал ему из-под звёздного купола небес — на языке, которому не нужны слова; голос этот слышался в вое ветра, сотрясавшего черепицу, вздыхал в пылающем очаге, пожирая поленья. Голос этот был голосом Вечности, сердцебиением самой Вселенной, он пульсировал во всякой живой твари, отмеряя её удел, даже в том деревенском младенце, который затих, когда пришёл его черёд.

Ветер нёс мельчайшую пыль над распаханными пустыми полями. С чёрного неба сеялся на них бесконечный дождь.

Шли годы. Деревушка Норвуд давно исчезла, сровнялась с землей. Лес наслал на неё своё молчаливое жадное войско и теперь могучие стволы вздымались там, где некогда дымили трубы домишек, где звонили монастырские колокола. Но самое ужасное то, что ни одна живая душа больше не вспомнила о Норвуде, о тех несчастных, что мирно коротали свой век в деревушке, а потом в одночасье отправились на тот свет, скошенные Чёрной смертью. Норвуд не оставил следа на скрижалях истории и канул в забвение.

Норвуд сохранился в памяти лишь одного свидетеля, которого нельзя уже было назвать ни человеком, ни живой душой. Его зоркие глаза наблюдали, как с течением времени на руинах древнего замка выросло новое строение, Рэмплинг-гейт, как постепенно выросла вокруг него новая деревня, жители которой не ведали, что дома их стоят на чьих-то безвестных могилах.

А под Рэмплинг-гейтом и деревушкой лежали камни, оставшиеся от фундаментов древнего замка, монастыря и деревенской церкви.

Я очнулась, стряхнула с себя наваждение. Мы вновь очутились в башне.

— Это моё убежище, моё святилище, — прошептал вампир. — Единственное, что у меня есть. Ты любишь Рэмплинг-гейт так же, как и я, ты сама написала об этом. Любишь его сумрачное величие.

— Да… он всегда был таким.

Я отвечала ему, не шевеля губами, — он читал мои мысли и по моему лицу катились слёзы.

Теперь он вновь пристально смотрел на меня и я всем сердцем ощущала его неутолимую жажду.

— Что ещё ты хочешь от меня? — вскричала я. — Мне больше нечего тебе дать!

В ответ на меня обрушилась новая волна видений и образов, и я снова потонула в этом потоке, но теперь всё было иначе: оглушённая шумом, ослеплённая огнями, я чувствовала себя живой, как; никогда, — именно это же ощущение я испытывала, когда мчалась вместе с ним верхом по лесной чаще. Только сейчас мы погрузились не в прошлое, но в настоящее.