Миры Брэма Стокера. Дракула. Свободные продолжения.

Она снова думает о том, чтобы вызвать сестру, этого бледного ангела, приносящего таблетки, дарующего милосердие, тьму и небытие, пространство без снов между периодами болезненного бытия. О, если бы дорогой доктор Джек с его жалким морфием, его хлоралгидратом и настойкой опия мог увидеть чудеса, придуманные человеком, чтобы призвать отсутствие чувств, ровный покой разума, тела и души. И тогда она тянется к кнопке звонка и руке Джонатана, чтобы тот вызвал Сьюарда. Всё, что угодно, лишь бы не сны и поскрёбывание по окну.

В этот раз она не станет смотреть; взгляд устремлён на безопасные вечерние новости и зуммер в комнате молчит. В этот раз она дождётся звука мягких прорезиненных подошв, она дождётся, пока откроется дверь и войдёт Андреа или Ньюфилд — или чья сегодня очередь приносить забвение в маленьком бумажном стаканчике.

Но спустя минуту, а потом полторы ответа нет, и Мина поворачивает голову, поддаваясь медленно, по-черепашьи, градус за градусом, и смотрит на стекающий по тёмному стеклу дождь, на беспокойные тени сирени.

Июнь 1904

Выжившие из Общества Света стояли на каменных обломках у основания крепости на реке Арге и смотрели сквозь увитые виноградом железные прутья на пустые, безжизненные переплёты окон. Крепость мало изменилась, только обрамление сменилось со снега, льда и голого серого камня на зелёный налёт карпатского лета.

Поездка была идеей Джонатана, его манией, невзирая на возражения её, Артура и — когда стало понятно, как дорого обойдётся ей путешествие — Ван Хельсинга. Джек Сьюард, чьё настроение сильно ухудшилось с момента, когда их пароход пришвартовался в Варне, отказался заходить на территорию крепости и стоял в одиночестве за воротами. Мина молча смотрела на испятнанные мхом зубцы стен, сжимая — может быть, чересчур сильно — руку маленького Квинси.

На востоке, за горами собиралась гроза. Далёкими выстрелами пушки гремел гром, а тёплый воздух пах дождём, озоном и тяжёлыми багряными цветками, свисавшими с вьющихся растений. Мина закрыла глаза и прислушалась — или попыталась прислушаться, как тогда, в тот ноябрьский день годы назад. Рядом заёрзал Квинси, непоседливый шестилетний ребёнок. Бульканье и плеск вздувшейся реки, стремительно и незримо нёсшейся внизу, хриплые крики птиц, которых она не узнавала. Но ничего больше.

И спор Ван Хельсинга с Джонатаном.

— …теперь, Джонатан, теперь ты доволен?

— Заткнись. Просто заткнись, чёрт тебя подери.

К чему ты прислушиваешься, Мина?

Лорд Годалминг разжёг свою трубку; какая-то турецкая смесь: экзотические пряности и зеленовато-жёлтый дым. Он вмешался в спор, сказал что-то о приближающейся грозе, о возвращении.

Что ты ожидаешь услышать?

Ей отвечают гром, который теперь звучит ближе, и внезапный холодный порыв ветра, предваряющий грозу.

Его здесь нет, Мина. Его здесь нет.

В горах прокричал — только один раз, от боли, страха или ярости — дикий зверь, несущийся вниз по склону, по прогалинам между деревьями. И Мина открыла глаза, моргнула, ожидая повторного крика, но наверху протрещал, как сырое дерево, гром, и упали первые капли дождя, холодные, тяжёлые. Профессор взял её за руку и повёл прочь, бормоча что-то себе под нос по-голландски. Джонатан не двинулся, глядя пустым взглядом на крепость. Лорд Годалминг беспомощно остался стоять рядом с ним.

Её слёзы растворились в падающем дожде — и никто их не увидел.

Ноябрь 1919

Убегая от кричаще-яркой победы, Мина вернулась в Уитби — не прошло и двух недель после прекращения войны. Унылое возвращение на родину оставшихся в живых, инвалидов и покрытых флагами ящиков.

Квинси она с собой не взяла, оставив его разбираться с делами отца. После того как грузовик от железнодорожной станции довёз её до гостиницы, вещи Мины отнесли в комнату, которой она ещё не видела. Она не хотела жить в доме Вестенра на Полумесяце, хотя он являлся частью имущества Годалминга, оставшегося ей после смерти Артура Холмвуда.

Она заказала в крошечной обеденной зале маленькой гостиницы чай и пила его, сидя в эркере у окна. Оттуда она могла видеть, что происходит на другой стороне долины, смотреть поверх красных крыш и белёных стен сваи порта и море. Вода угрюмо посверкивала под низким небом. Мина поёжилась, плотнее запахнула куртку и отпила эрл-грей с лимоном, налитый в треснутую фарфоровую чашку, покрытую тёмной, как небо, глазурью. А если оглянуться назад, к Восточной Скале, можно было увидеть разрушенное аббатство, приходскую церковь и старое кладбище.

Мина снова наполнила чашку из не сочетавшегося с ней чайника и помешала коричневую, торфяного оттенка жидкость, глядя на то, как кусочки лимонной мякоти кружатся в маленьком водовороте.

Она пойдёт на кладбище позже. Может быть, завтра.