Миры Эры. Книга Третья. Трудный Хлеб

"Я графиня Ирина Владимировна Келлер, и мне назначен приём у Её Величества вдовствующей императрицы России", – ответила я со всем достоинством, на какое была способна, надеясь произвести на вопрошавшего должное впечатление. Тем не менее тот, всем своим видом выражая подозрение и надменно оглядев мой потёртый костюм и авоську, довольно резко велел подождать, пока он совершит звонок. Но буквально через минуту он вернулся и с улыбкой и поклонами попросил меня следовать за ним через двор. У входа в здание он передал меня другому статному слуге, который проводил к лифту в степенной и величавой манере, хотя тоже искоса кинул пару неодобрительных взглядов на мою обувь и сетку с овощами. Поначалу меня в своих покоях приняла графиня Менгден, а затем попросила оставить там мою знаменитую сумку и отвела к императрице. Я не видела её с зимы 1917-го года и была потрясена, сколь хрупкой та стала. Она продержала меня у себя больше часа и была очень добра, много расспрашивая о последних годах жизни моих родителей, о моих собственных злоключениях во время и после революции, об отъезде из России и рассмеявшись, когда я описала своё прибытие в Мальборо-хаус с сумкой овощей. Потом она поведала мне несколько коротеньких историй о тех днях, когда они с моими родителями были молоды, рассказала мне, как сильно их любила, и даже немного всплакнула, когда я подарила ей старинную фотографию, где те были запечатлены в день своей помолвки.

"Как хорошо я помню их выглядевшими именно так, – сказала она, грустно улыбаясь. – Ваша мама была прелестна – одна из самых очаровательных женщин, которых я когда-либо знала, – и ваш отец был тоже красив. А как прекрасно он играл на фортепьяно! Вы знаете, раньше мы довольно часто музицировали в четыре руки, а потом бежали кататься на коньках или съезжать с ледяных гор. Это было ужасно давно, а кажется, будто только вчера".

Когда я прощалась с нею, низко присев в реверансе и целуя её руку, она тепло обняла меня и благословила, сказав: "Я делаю это в память о моих старых друзьях – ваших дорогих родителях. Он сувенир ду во шер парен18", – повторила она, когда с глазами, полными слёз, я, пятясь, покидала её гостиную.

Позже она прислала мне свою последнюю фотографию, подписав её теми же самыми словами. Эта карточка с тех пор всегда стоит на моём столе.

Вскоре после моей первой аудиенции у вдовствующей императрицы я нанесла визит её старшей дочери, великой княгине Ксении. Та тоже была добра ко мне, и на протяжении всей зимы я довольно часто бывала у неё, искренне её полюбив.

Подаренная Ирине фотография вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны (Лондон, 1922-й год).

В её доме на Принцесс-Гейт я встретила немало старых друзей, коих не видела с давних лет, и оттого было вдвойне приятно вновь пообщаться со всеми ними. Тогда же я очень сошлась с её фрейлиной Софьей Дмитриевной Евреиновой – совершенно очаровательной женщиной. Так что в целом я провела много счастливых часов на Принцесс-Гейт.

Каждый субботний вечер и каждое воскресное утро я садилась в автобус, ехавший из Голдерс-Грин в центр Лондона, чтобы посетить русскую церковь. Стоило мне переступить порог, как сразу возникало ощущение, что я вновь в России, а всё остальное – революция, изгнание, Англия, Лондон – это части фантасмагорического сонма событий и мест, лишь привидевшегося мне в моём воображении. Справа от центрального прохода, чуть-чуть впереди всех, обычно стояли императрица Мария – стройная и прямая, несмотря на свой возраст, – и вдовствующая королева Греции Ольга в своих любимых, ниспадающих до земли драпировках, а также великая княгиня Ксения и другие члены императорской семьи. И куда бы я ни кинула взгляд, я видела лица друзей и знакомых – некоторые выглядели ужасно бедными и потрёпанными, тогда как другие всё ещё умудрялись поддерживать приличный вид. После окончания службы и ухода императрицы вся русская диаспора разбивалась возле церкви на небольшие, близкие по духу кучки, беседуя, обмениваясь новостями и договариваясь о будущих встречах. Конечно же, все говорили по-русски, и потому ощущение пребывания в России сохранялось до тех пор, пока я вновь не оказывалась на улицах Лондона, идя в направлении автобуса, отвозившего меня обратно в Голдерс-Грин.