После того как Бёртон вывел Бесст из транса, он долго сидел, погруженный в свои думы. Бесст и Казз нетерпеливо ерзали, бросая друг на друга недоумевающие взгляды. Наконец Бёртон принял решение. Не к чему было держать их в неведении. Да и Алису теперь он уже не имел права исключать из числа посвященных. Тому незнакомцу он ничем не был обязан, а поскольку тот не появлялся, то Бёртон больше не был связан обещанием держать язык за зубами. Кроме того, хоть Бёртон и был скрытным человеком, но сейчас испытывал настоятельную необходимость поделиться с кем-нибудь своими открытиями. Ситуацию он обрисовал лишь в самых общих чертах, но даже на это ушло больше часа.
Бесст и Казз были поражены и забросали его вопросами. Бёртон поднял руки, требуя тишины.
— Потом! Потом! А сейчас нам придется подвергнуть их допросу. Арктурианец крепкий орешек, поэтому начнем с Фрайгейта.
И он изложил свой план действий.
— А не лучше ли нам сшибить Моната с ног и связать?. Что, если он проснется, пока мы будем брать Фрайгейта?
— Мне не нужен шум, если его можно избежать. Ведь если нас услышат Логу и Алиса, то будет такой тарарам…
— Что будет?
— Галдеж. Пошли.
И все трое двинулись сквозь туман. Бёртон думал о тех вопросах, которые он задаст Фрайгейту. Например, знали ли Монат, Фрайгейт и Руах, что Спрюс является агентом? У них было множество случаев поговорить с ним, пока все они находились в граальном рабстве. И у Моната была возможность после успешного восстания рабов загипнотизировать Казза, чтоб тот вообразил, будто видит знак на лбу Спрюса. Тогда почему он этого не сделал?
Если у Моната не было случая загипнотизировать Казза после восстания, то он мог просто посоветовать Спрюсу быстренько покинуть эти места. Или, на худой конец, обматывать голову тканью в тех случаях, когда условия благоприятствовали «проявлению» знаков.
А может быть, Спрюс не знал, что Монат и Фрайгейт являются его сотоварищами-агентами? Возможно, агенты столь многочисленны, что каждый из них знал только немногих? Хотя уж о Монате наверняка должны были знать все.
Бёртон остановился и с трудом перевел дыхание.
Таинственный Незнакомец никогда ничего не говорил о существовании собственной агентурной сети. И все же он был предателем и мог завербовать нескольких надежных людей. Так не мог ли именно Спрюс быть одним из них? Не мог ли Монат каким-либо способом выяснить это? И отделаться от Спрюса, не рассказав ему о необыкновенных особенностях зрения Казза?
Все эти догадки не казались такими уж вероятными. Если Монат узнал, что Спрюс работает на Незнакомца, а в это само по себе трудно поверить, то почему он тогда не загипнотизировал Спрюса? Это позволило бы ему установить личность Незнакомца, если, конечно, допустить, что Спрюс это знал.
Была и еще одна возможность. Монат знал, что Спрюс способен покончить самоубийством с помощью шарика в лобной части мозга. В этом случае он мог не беспокоиться, что Спрюса вообще заставят силой выдать какую-нибудь информацию.
А еще он мог использовать Спрюса как гонца. Мог дать Спрюсу какие-то сведения, которые тот передаст после возрождения в ШК, если ШК означает штаб-квартиру.
Монат принимал участие в допросе Спрюса. Надо думать, он извлек из этого немало удовольствия. Ведь именно Монат задавал Спрюсу наводящие вопросы.
А не был ли Спрюс подготовлен Монатом заранее, какие именно давать ответы? Не были ли они все лживы?
А если да, то зачем надо было лгать? Зачем надо держать всех воскрешенных в неведении?
Вполне возможно, что Спрюс, действуя по приказу Моната, умышленно вел себя так, чтобы Казз его засек.
Едва Бёртон успел прийти к этим выводам, как троица взошла на борт «Снарка». Неандертальцы остались на палубе. Бёртон же, спустившись ощупью в каюту по трапу и пересчитав двери в «закутки», остановился у двери закутка Фрайгейта и Логу. Он еле слышно открыл дверь и ступил в комнату. Это была крошечная каморка, в которой еле хватало места для двух коек, прибитых к перегородке, и места, чтоб с них слезать на пол. Такие вот закутки с койками и были единственным местом на корабле, которые хоть как-то обеспечивали частную жизнь. Даже кишечники опорожнялись тут же — в бамбуковые горшки, стоявшие рядком на полке.
Фрайгейт обычно спал на верхней койке. Бёртон неслышно сделал шаг вперед с протянутой рукой. Он хотел тихонько разбудить Фрайгейта, шепнуть ему, что пришел его черед выходить на вахту, а затем вместе с ним подняться на палубу. Там Казз мог свалить Фрайгейта одним ударом, и его отнесли бы в хижину.
Поскольку удержать Фрайгейта от самоубийства, когда он находится в полном сознании, было невозможно, Бёртон решил попытаться загипнотизировать его сразу же, как только тот очнется от шока. Это была процедура, связанная с различными сложностями, но Бёртон решил все же прибегнуть к ней. Фрайгейт, в отличие от Спрюса, мог и не отважиться на самоубийство теперь, когда воскрешений больше не было.
Впрочем, Бёртон не был уверен, что агенты этиков тоже умирают по-настоящему.