Миры Филипа Фармера. Том 16. Дейра. Повести и рассказы

К этому моменту Алиса уже рыдала и давилась от хохота. Я же не видел во всем этом ничего смешного, о чем и сообщил ей.

— Ничего вы не поняли, Темпер, — выдавила она. — Их болезнь излечима. Все, что им требуется, — это попросить Махруда, чтобы он отменил кару, и он согласится. Да вот гордыня им не позволяет. Они упорно твердят, что это знак расположения Все-Быка. Да, Детки страдают, но им нравится страдать. Так же как Реве-Корове нравится восседать на женином надгробии — словно это удержит ее под землей — и проливать горючие слезы. Он и ему подобные не откажутся от своих мучений ни за что на свете — в прямом смысле слова!

Она снова залилась хохотом. Сев, я схватил ее за плечи и притянул к себе, чтобы проверить, не пахнет ли от нее Хмелем. Запаха не ощущалось, а значит, к бутылке Ревы она не приложилась. С ней просто случилась истерика.

Стандартный способ приведения в чувство истеричных дамочек — звонкая пощечина. Но Алиса нарушила ритуал и сама меня огрела — звонко. Результат, впрочем, оказался тот же — она смолкла и мрачно воззрилась на меня.

Я схватился за горящую щеку.

— Это еще за что?

— За то, что вы попытались воспользоваться моей слабостью, — ответила она.

От злости и изумления я не сумел выжать из себя ничего выразительнее, чем: «Да я… я…»

— Держите руки при себе, — огрызнулась Алиса. — Не стоит принимать мое сочувствие за любовь. Или полагать, что я, как и эти любители Хмеля, лишилась всяких тормозов.

Я повернулся к ней спиной и закрыл глаза. Но чем дольше я лежал, размышляя над ее необоснованными обвинениями, тем больше злился. Наконец меня прорвало. Кипя, я привстал и окликнул ее:

— Алиса!

Она, должно быть, тоже не спала, поскольку тут же вскочила и уставилась на меня, расширив глаза:

— Что? В чем дело?

— Забыл вам кое-что вернуть.

И я влепил ей звонкую пощечину. Затем, даже не удосужившись удостовериться, какой эффект произвел мой удар, я лег и снова повернулся к ней спиной. Добрую минуту, признаюсь, я напряженно ожидал, что в мою взмокшую спину вонзятся ее когти.

Однако ничего такого не произошло. Вначале стояла тишина — та, что дышит сама собой. Затем вместо яростной атаки пришла очередь сдавленных вздохов, сменившихся всхлипываниями, которые, в свою очередь, перешли в сморкание и размазывание слез.

Я терпел, сколько мог, потом приподнялся на локте и произнес:

— Ну ладно, наверное, мне не стоило вас колотить. А вам не стоило принимать как должное, что я, дескать, только и жду, чтобы на вас наброситься. Слушайте, я знаю, что противен вам, и именно поэтому не стал бы к вам приставать. У меня тоже есть гордость. Да и вы вообще-то мне голову не вскружили. Кем вы себя возомнили: Еленой Троянской или Клеопатрой?

Вот так всегда. Каждый раз, когда я пытаюсь все уладить, я порчу все окончательно. Теперь Алиса окончательно взбеленилась. Она вскочила и быстрым шагом двинулась прочь. Я нагнал ее только у кладбищенских ворот.

— Куда это вы помчались? — спросил я.

— Туда, где Главная улица города Наспин, штат Иллинойс, упирается в реку. Я возьму пробы Хмеля и немедленно отправлюсь доложить обо всем отцу.

— Дурочка, вы не можете. Вам положено оставаться со мной.

Она откинула длинные черные волосы на спину.

— В приказе об этом ничего не сказано. Я полагаю, что, если ваше присутствие начинает угрожать моей миссии, я имею право вас покинуть. Так вот, по-моему, вы несомненно представляете опасность — если не для миссии то по меньшей мере для меня!

Я схватил ее за руку и повернул к себе лицом.

— Вы себя ведете как младенец, а не как майор морской пехоты США. Что на вас нашло?

Она попыталась выдернуть руку, отчего я озлился еще больше, но, когда она пустила в ход кулаки, я взбесился окончательно. Ярость не настолько ослепила меня, чтобы промахнуться, и я влепил ей здоровую пощечину. В ответ Алиса применила захват и сломала бы мне руку, не воспользуйся я контрприемом. В результате мы рухнули на траву — она снизу, на живот, а я сверху, заломив ей руки за спину. В таком положении даже не слишком сильный мужчина может одолеть крупную девицу.

— Ладно, — проскрежетал я. — Что с вами?

Она не отвечала, только неистово извивалась, пока не поняла, что высвободиться не сможет, и в отчаянии застонала.

— То же самое, что и со мною?

Она прекратила борьбу и едва слышно ответила:

— Да. Оно самое.

Я отпустил ее. Она перевернулась на спину, но подниматься не стала.

— Вы хотите сказать, — произнес я медленно, все еще не в силах поверить в это, — что влюблены в меня? Как и я в вас?

Она кивнула. Я наклонился и поцеловал ее с той давно копившейся страстью, с которой только что вымещал на ней свою злость.

— И все-таки мне не верится, — признался я, оторвавшись от нее. — То, что я в тебя влюбился, — вполне естественно, несмотря на то что ты вела себя так, точно ненавидишь меня всем сердцем. Но ты-то почему меня полюбила? Если не можешь ответить, то объясни хоть, за что издевалась?