Миры Филипа Фармера. Том 16. Дейра. Повести и рассказы

— Тебе еще многое предстоит узнать о космонавтах. Как ты думаешь, если у тебя на корабле есть одна очаровательная девочка и двадцать мужчин, которые, может, по целому месяцу не видят других женщин, кроме нее, разве они не станут обращать на нее хоть сколько-нибудь внимания? А эти самые мужчины даже не разговаривают с ней. А если когда и разговаривают, то на приличном расстоянии.

Марк покраснел и сжал кулаки.

— Не волнуйся, док, — сказал Макгоуэн, — я вовсе не оскорбляю ее. Я просто указываю на факты. Если не хочешь кое-что выяснить, так и скажи, и я замолкну.

— Продолжай.

— Ну так вот, док, если честно, Дебби воняет… э, э, спокойно, спокойно! Слушай, разве ты не помнишь ту ночь, когда впервые увидел ее? Ты еще попросил свою лаборантку понюхать ее дыхание — не пахнет ли ацетоном? И что она тебе сказала? Она сказала, что чувствует только запах рыбы. А если бы ты спросил всех нас, то мы бы ответили тебе, что каюта Дебби провоняла рыбой и что изо рта у нее пахнет треской.

Первый помощник помолчал.

— Конечно, — произнес он тихо, — я понимаю, что слушать все это крайне неприятно. Но я говорю для твоего же блага.

Доктор опять разжал кулаки.

— Знаю, — сказал он, — но от этого не легче.

— Ну почему ты так кипятишься? А если бы она сломала ногу и я тебе сказал об этом, ты бы тоже разозлился? Так вот с ней сейчас что-то не в порядке, отчего она воняет рыбой. И как в случае со сломанной ногой, что она может поделать с этим? Боже мой, док, да неужели мне читать тебе лекцию по данному вопросу?

— Придется, потому что я лично заинтересован. А это уже совсем другое дело.

— Да, понимаю. Вот поэтому я и говорю тебе все это. Знаешь, Дебби ведь не единственная. Если принюхаться, то окажется, что у капитана тот же запашок.

— Что?

— Ну да. Как говорят те, кто его знал раньше, он воняет так уже много лет.

Глаза Голерса блеснули.

— А как давно Дебби… страдает этим заболеванием?

— О, впервые я заметил это у нее примерно, м-м, два с половиной месяца назад.

— А! Ага!

Теперь настала очередь Макгоуэна моргать.

— В чем дело?

— Да так, ничего. Скажи мне, Мак, а какой была Дебби до… до того, как заболела?

— Ты бы не узнал ее. Она была веселой и жизнерадостной, оживленной, всегда шутила и смеялась. Надо признать, она не допускала никаких фамильярностей со стороны мужчин. Она хотела быть их младшей сестренкой. И что удивительно, большинство членов экипажа прекрасно ладили с ней на ее условиях. Иногда какой-нибудь негодник начинал приударять за ней, но мы были начеку и быстро вправляли ему мозги.

— А как она с капитаном?

— Радости, конечно, мало. Ты же знаешь, при нем и солнце светит тускло. Но он хотя бы разговаривал с ней. А теперь он даже не приближается к ней. Он говорит с ней только по внутренней связи, и вместе они больше не едят.

Брови Голерса поднялись, затем под влиянием новой мысли он нахмурился:

— Э, погоди! А как же тогда Пит Клакстон? Его, похоже, не беспокоило все это. Из свидетельских показаний Дебби и ее отца известно, что как раз в то время, когда у нее случился припадок, он просил у Эверлейка разрешения жениться на ней. Разве его не беспокоило то, о чем ты рассказываешь? Или он, как и я, не ощущал запахов?

Макгоуэн ухмыльнулся с таким видом, будто собирался отпустить нечто вроде шутки, но вместо этого поджал губы.

— Нет, нюх у него был отличный, но в данном случае запах его не волновал. Почему бы нет? У него и у самого изо рта ужасно разило рыбой.

Голерс долго молчал, полузакрыв глаза. По динамику раздался пронзительный свист.

Макгоуэн произнес: «Мне пора. Еще увидимся». Врач, кивнув, пробормотал: «О да, конечно». Нахмурясь, он стал медленно бродить по коридорам. Он глядел себе под ноги и не поднимал головы, потом остановился. На его лице отразился испуг, когда он увидел, куда неосознанно завели его ноги. Какой-то момент казалось, что он пойдет дальше, но, взяв себя в руки, он постучал в дверь каюты. Не дождавшись ответа, он снова постучал, но на этот раз сильнее.

— Дебби? — позвал он.

Дверь с треском распахнулась. Внутри было темно, но он различил девушку по тусклому свечению ее белого платья и темному овалу лица.

Ее голос был ровным и угрюмым.

— Что вам нужно?

— Могу я поговорить с тобой?

— Зачем?

— Не притворяйся, будто удивлена. Тебе известно, что я все время пытался поговорить с тобой с глазу на глаз. Но ты избегала меня. Ты совсем не та добрая, мягкая девушка, какой я тебя узнал во время нашей первой встречи. С тобой что-то случилось, и мне это не нравится. Так что видишь, нам есть о чем поговорить. Мне бы очень хотелось этого.

— Нет. Нам нечего сказать друг другу.

Дверь стала решительно закрываться.

— Подожди! Объяснись, по крайней мере! Почему ты стала такой замкнутой, такой сердитой? Что я тебе сделал?

Дверь продолжала закрываться.

Он просунул руку между дверью и косяком и принялся негромко напевать:

«Tiens, ои est Гаппеаи qui je t' avals donne? Oui, la bague de nos noces, oh est-elle?»

Он сделал паузу и после проговорил: