Миры Гарри Гаррисона. Том 15

Она выпучила глаза, потрясенная его тайными познаниями. Отвернулась, отвергнутая. Сунула в рот пятигранную таблетку. Тибетский аналог противозаконного исландского аспирина. Кайф наступил сразу. По экрану по-прежнему бежали непристойные знаки. Потом лазерный принтер гнусно заурчал и выплюнул распечатку.

— Вот.

— Не могу.

— Сможешь. Достань все, что указано в списке.

Он разразился безумным хохотом, уловив запах аспирина у нее изо рта.

— Тут наркотики. Это противозаконно. Запрещено. — Держа распечатку в трясущихся руках, она прочла: — Спирт, дистиллированная вода, глицерин…

— Иди. Иначе ты покойница.

Из рукава у него бесстыдно высунулся автоматный ствол 12,5-миллиметрового калибра. Она вышла.

…

Ки Бер-Панку был двадцать один год, когда он выставил свое снадобье на продажу. Давно утраченный, забытый рецепт, плесневевший в изъеденных мышами подшивках «Амстердам ньюс». А теперь заново рожденный, безошибочно нацеленный на сбыт среди барыг. Самый новый. Самый клевый.

«Распрямитель лобковых волос» — как раз то, чего требует наипоследняя мода ходить нагишом. Раз увидел — непременно купишь. А весь товар был в руках у Ки. Бакники текли рекой, только успевай считать нули. Пока однажды…

— Хватит! — сказал он себе, и в голосе у него прозвучало злобное торжество.

Теперь его допустят. Должны.

Когда он подходил к парадному подъезду, их автомат уже проверял его банковский счет. Много раз тщетно стучался он в эту дверь из нержавеющей стали, скрытую за голограммой двери из нержавеющей стали. Если они правильно прочли его счет, — можно считать, что она перед ним уже открыта. Если нет, — он рискует разбить об нее нос. Но дело того стоило. Он не замедлил шага.

И шагнул прямо в вестибюль. На секретарше в приемной была голомаска, скрывавшая ее лицо. На него уставилась свиная морда. С золотым кольцом в носу и накрашенными губами.

— Да? — хрюкнула она.

— Я нужен «Эпплкору».

Ее улыбка была холодна, как жидкий гелий.

— «Эпплкору» нужны ваши деньги. Выучиться на человека-дисплея стоит недешево.

— Деньги есть.

— Пройдите к Чень-Ду. Комната тысяча девять. Крайний лифт слева.

Двери закрылись, и пол кабины надавил ему на ноги. А потом и на лицо, когда он распластался под тяжестью ускорения. Тысяча этажей — это долгий путь. Когда двери скользнули вбок, он выполз наружу. С трудом поднялся на ноги. Положил под язык восьмигранную капсулу кофеина. Вкус отвратительный. Но теперь он снова мог передвигаться.

Он распахнул дверь. Увидел сверкающую хромом аппаратуру. И человечка маленького роста — ее хозяина.

— Закрой дверь. Дует, — приказал Чень-Ду невозмутимо, словно последний император.

Протез его левой руки взвизгнул по-романски. Производство Италии, специально для открывания банок со спагетти. Человечек не скрываясь поковырял им в носу.

— Думаешь, способен? Стать человеком-дисплеем? Гиеной клавиатуры?

— Я знаю. Не думайте. Первый зуб у меня прорезался, когда я грыз «мышь».

— Трудное дело.

— Вы можете?

— Никто не может того, что может Чень-Ду. Я обучаю.

Протез чмокнул, словно втянул в рот макаронину: человечек сделал им широкий жест в сторону глумливо подмигивающего пульта управления, который, казалось, заполнял всю комнату.

— Модель 80386. ПЗУ на два мега. Сопроцессор для математики. Дисплей.

— Бросьте эту азбуку. — Он окинул дисплей жадным взглядом. — Это для меня. Мой дисплей. Я стану человеком-дисплеем. Клейте мне на голову датчики. Подключите меня к схеме.

— На голову? Обкурился, что ли? Сигнал от процессора поджарит тебе мозги, как картошку. Надо смягчить удар тока, принять его всем телом. Подальше от мозга. Вот — суппозидатчик.

— Суппозидатчик?! — в ошеломлении повторил Ки. — Значит, вы его не на голову мне приклеите? А засунете в задницу?

— Угадал.

Теперь он понял, зачем в сиденье табуретки, стоявшей у пульта, проделано отверстие.

Но когда в него хлынул сигнал, он забыл про свое тело. Он слился с дисплеем. Теперь он был человек-дисплей. Всеми своими чувствами он погрузился в недра компьютера. Там все было черно-белое.

— Вы что, обходитесь без цвета?

— Не верь. Пропаганда, — проник в глубины его существа бестелесный голос. — Цвет — только для голорекламы в метро. Облапошивать быдло. Только черно-белое. Занимает меньше памяти.

Холодная белизна льда, жаркий багрянец зарева выскользнули из его памяти и обрушились в бездну забвения. Из тьмы возникло нечто, оно становилось все ближе, пока не заполнило все поле зрения. Картотечный шкаф величиной с небоскреб. Деревянный. Затянутый паутиной.

— Что это? — завопил он в черную тьму.