Миры И.А. Ильфа и Е.П. Петрова. Очерки вербализованной повседневности

В «Золотом теленке» опальное «Красное дерево» (в котором, как уже говорилось, Пильняк коснулся темы, близкой «Двенадцати стульям») привлекалось — на уровне литературной игры — и в главе «Рога и копыта»: как уже упоминалось, рассказ старика Фунта о тех правителях, при которых он «сидел», перекликается с рассказом старика Кудрина из «Красного дерева» о правителях, которых он «пережил». Комический эффект здесь возникает потому, что Кудрин — типичный русский «из глубинки», а Фунт наделен узнаваемыми чертами еврея. Но, кроме того, трансформация «пережил» в «сидел при» — в свете «дела Пильняка и Замятина» — настораживает и бросает мрачный свет на прощальную речь Бендера.

Причем, похоже, «пильняковский» контекст побега Бендера так же «амбивалентен», как «амбивалентно» общее отношение авторов к своему герою[346]. 14 декабря 1930 года — сразу после материалов процесса над Промпартией и почти одновременно с Остаповым переходом границы — Пильняк напечатал в «Известиях» фельетон «Слушайте поступь истории!»[347]. Убеждая в личном письме Сталина прекратить опалу (вызванную «делом»), Пильняк приводил доказательства своей новой лояльности. Он, в частности, напоминал вождю: «… последнее, что я напечатал, в связи с процессом вредителей, я прилагаю к этому письму и прошу прочитать хотя бы подчеркнутое красным карандашом»[348].

Мы, к сожалению, не знаем, что подчеркнул Пильняк, но его фельетон говорит сам за себя. Начинался он с шокирующего образа: «Процесс закончен.

Мертвецы сказали свои последние слова, когда их слушали, — именно мертвецы, а не смертники».

Главное преступление «вредителей» — предательство: «Эти люди хотели такого, что неприемлемо, казалось бы, даже махровому монархисту, ибо эти люди хотели Россию — не только социалистическую, но и бывшую имперскую — распродать на лоскутья». Последствия предательства, умноженные на сквозной для фельетона мотив живых мертвецов, крови, смерти, дают Пильняку повод изобразить устрашающую судьбу тех советских людей, которые в результате расчленения России окажутся за рубежом: «…эти миллионы окажутся, кроме СССР, в странах наиболее нищих, платящих человеческим мясом, в Польше и Румынии, — эти миллионы окажутся в семействах нищих, у крестьян и городской бедноты, — кровь, человеческое мясо и смрад трупины, — пепел пожарищ, порох, дым, удушливые газы, слезы, отчаянная физическая боль, моральный ужас и смерть, смерть!»

Открывает Пильняк и главную силу, которая «возникает» за лидерами Промпартии — «зловещее свиное рыло золотого мешка, которое золотом, кровью и предательством хочет остановить историю, погнав ее в ужас и вспять».

Венчается фельетон призывом авторитетного писателя-попутчика: «Интеллигенция, знайте, что бы ни было — будущее у социализма, будущее у СССР, будущее у нас».

Несчастные «миллионы», преданные «вредителями», могут оказаться в Польше и Румынии по их злой воле — великий комбинатор рвется в нищую Румынию по собственному почину, действиями вредителей руководит «свиное рыло золотого мешка» — Бендер попал в рабство «золотому теленку» и стал карнавальным кавалером Ордена Золотого руна, истинная интеллигенция проклинает «мертвецов» — изменников, сознавая, что «будущее у нас», — Остап переходит границу, забыв собственные слова: «Заграница — это миф о загробной жизни, кто туда попадает, тот не возвращается». То есть если роман Пильняка мотивировал внесоветскость великого комбинатора, то фельетон — его обреченность на поражение в противостоянии с коллективом.

Наконец, последнее. Признав поражение, великий комбинатор смиряется с тем, что должен «переквалифицироваться», но авторы в разных редакциях предлагают по-разному разные направления «переквалификации»: в «управдома» (первый вариант финала), в «дворника» (второй вариант финала в рукописной редакции)[349], снова в «управдома» («каноническая» редакция). Различие это — принципиальное: переквалификация в «дворника» похожа на путь исправления, а в управдома — на возвращение к карьере советского бюрократа и афериста.