Миры Харлана Эллисона. Т. 2. На пути к забвению

Для Артура это означало крутые перемены. Хуже: это означало пустоту. Больше не будет крепкого сна по ночам, задушевных вечерних бесед за триктраком или вистом, обедов, приготовленных точно к часу перерыва в конторе, а по утрам — поджаристых гренок и апельсинового сока в постель. А будет только узкое шоссе с односторонним движением, и идти по нему предстоит в одиночку. И ко многому привыкать… Есть в ресторанах, перестилать кровать, относить в прачечную грязное белье…

А самое главное, за шесть лет после смерти матери придется смириться с тем, что он способен изредка, мельком видеть будущее. Это вовсе не страшно, даже не удивительно — Артур успел свыкнуться. Он и впредь заглядывал бы в будущее без всякой робости, если бы не увидел ночь пламени и смерти, ночь вселенской катастрофы.

Но он увидел. И с этого мгновения все изменилось.

Потому что теперь до небытия оставался один шаг. Точнее, тве недели — и ни днем больше. И за этот срок он должен что-то совершить. Найти цель и добраться до нее во что бы то ни стало. А потом — умереть без скорби.

Но цели не было. Он сидел в затемненной гостиной на стуле с высокой спинкой (за форму спинки такие стулья прозваны крылатыми), и пустота восьмикомнатного дома обступала со всех сторон. Прежде Артура не посещали мысли о собственной кончине. Он сумел примириться с уходом матери и знал: когда-нибудь наступит и его черед. Но его собственная смерть будет выглядеть совершенно иначе.

«Как можно дожить до сорока — и ничего не иметь? — спрашивал он себя. — Как такое возможно?»

Оказывается, возможно. У него не было ровным счетом ничего. Ни таланта, ни заслуг, которые увековечивают память, ни надежды на поминки, ни цели в жизни.

Подсчитывая все эти «ни», Артур добрался до самого главного. Он был девственником. У него никогда не было женщины.

Человечеству оставалось две недели, когда Артур Фулбрайт понял, чего ему хочется больше всего на свете. Больше, чем известности, богатства или высокой должности. Его последнее желание в этом лучшем из миров было скромным и незамысловатым.

Артур Фулбрайт хотел женщину.

Деньги были. Правда, немного. От матери остались две тысячи долларов наличными и в ценных бумагах, еще две тысячи лежали на его собственном банковском счету. Итого четыре тысячи долларов. Это сыграло очень важную роль. Впоследствии.

Он вовсе не сразу додумался купить женщину. Сначала возникли другие варианты. В первую очередь — знакомая молодая стенографистка из его конторы, из отдела документации.

— Джеки, — обратился он к ней, немало времени потеряв в ожидании удобного случая, — ты бы… гм-м… не согласилась… гм-м, это… пойти со мной сегодня в театр… или еще куда-нибудь?

Она с любопытством взглянула на него, прикинула, что бы это значило, и, вообразив нечто вроде вечера за скрабблом[15] с подружкой, согласилась.

В тот вечер она сложила кулак и с такой силой двинула своему компаньону по ребрам, что у того слезы выступили на глазах, а потом около часа саднило в боку.

На другой день в публичной библиотеке Артур постарался избежать блондинки с уложенным вокруг макушки «конским хвостом», листавшёй книги в отделе исторической прозы. Блондинка была замужем, а кольцо не носила из-за вечных ссор с мужем. Артуру было видение. Перед его мысленным взором разыгралась весьма неприятная сцена с участием блондинки, библиотекаря и библиотечной охраны.

Истекла неделя, а он так и не изобрел безотказного приема, чтобы склеить какую-нибудь девицу. А время не ждало. Бродя поздним вечером по улицам и минуя редких прохожих — живых людей, которым было суждено скоро исчезнуть в огненном вихре, — Артур в страхе подсчитывал оставшиеся дни, часы, минуты.

Он хотел женщину… Желание переросло в манию, в навязчивую идею, которая поглотила все остальные мысли, которая двигала им, точно пешкой. Он проклинал мать за рафинированные манеры коренной южанки, за белое рыхлое тело, за невидимую пуповину заботливости. Она никогда ничего не требовала от сына, она всегда старалась угодить, не жалела материнской любви, чтобы в пастельном раю ему жилось уютно и благостно.

И чтобы он умер в огне вместе со всем человечеством. Умер никем.