— Оставив в стороне все личное, — заметил Толк, — командор во многом прав. Народ, настолько отличающийся от нас по образу жизни, как дракхоны, очевидным образом и думает совсем иначе, чем мы. Я не хочу притворяться, что понимаю ваш, землянин, ход мыслей; я считаю вас друзьями, однако между нами очень мало общего. Не признавать этого было бы просто глупо. И я доверяю вам только потому, что мне ясен главный ваш побудительный мотив — стремление выжить. Поэтому, даже не совсем понимая ход ваших рассуждений, я могу смело положиться на доброту ваших намерений.
А дракхоны — ну с какой такой радости должен я им верить? Хорошо, заключим мы мирный договор. Только откуда мне знать, что они его выполнят? Может быть, эти существа вообще не имеют представления, что такое честность, так же как они не знают, что такое пристойность. А даже и намеревайся они выполнить свои клятвы — разве можем мы быть уверены, что слова, записанные в договоре, означают для них то же самое, что и для нас? За долгую свою службу на посту Герольда я повидал уйму лингвистических казусов во взаимоотношениях племен, говорящих на разных языках. Что же тогда говорить про племена с разными инстинктами?
Кроме того… не знаю, можем ли мы верить даже самим себе, верить, что
Он тяжело вздохнул и смолк, глядя на неумолимо приближающиеся плоты.
— А тебе не приходило в голову, — возразил Уэйс, — что и они думают о вас примерно то же самое?
— Конечно, — пожал плечами Толк. — И это тоже совсем не облегчит переговоры.
Но в памяти сейчас же всплыло все пережитое вместе с этими гибкими крылатыми существами — труд и сражения, муки и упоение успехом, песни… Он подумал о великодушном, никогда не унывающем Тролвене, философичном Толке, порывистом Ангреке, он подумал о добром и отважном Дельпе, о Родонис, гораздо больше похожей на настоящую леди, чем чуть ли не любая из знакомых ему женщин. О крошечных пушистых детенышах, то кувыркавшихся в пыли, то карабкавшихся ему на колени…
Теперь и слева и справа небо закрывали высокие борта, к которым собралось чуть не все население плотов. Лица дракхонов словно закаменели, никто из них не произносил ни слова, только иногда в воду шлепался плевок.
Флагман — громоздкий и неуклюжий, как плохо уложенная поленница дров, — был уже совсем рядом. На мачтах его трепетали знамена, главную палубу опоясывало сверкающее оружием и экипировкой кольцо стражи. Адмирал Т'хеонакс и его советники поджидали ланнахское посольство, развалившись на расстеленных перед деревянной крепостью мехах и подушках. Чуть в стороне стоял грязный и пропотевший, так и не успевший сменить боевую экипировку капитан Дельп в компании нескольких столь же непрезентабельных телохранителей.
С приближением каноэ все разговоры на плоту стихли. Тролвен, Толк и большая часть воинов взлетели и опустились на палубу, но людей пришлось втаскивать и подсаживать, прежде чем они перевалили через высокий борт; несколько минут слышались тяжелое дыхание и громкие проклятия.
— Такое вот, значит, у вас гостеприимство, — негодующе прохрипел ван Рийн по-дракхонски. — Даже веревку не спустили — и это для меня, который из кожи вон лезет, в гроб себя загоняет — и все для вашей же пользы. Это возмутительно! Господь свидетель, это просто возмутительно! Иногда мне прямо хочется бросить все и уйти в сторону. Ну и что же тогда будет с вами? Горькими слезами обольетесь, только ведь поздно будет.
— В прошлый раз ты, земхон, показал себя далеко не лучшим гостем Флота, — сардонически оскалился Т'хеонакс. — Мне еще предстоит с тобой посчитаться. Не думай, я ничего не забыл.
Тяжело, с присвистом дыша, ван Рийн подошел к Дельпу и протянул руку.
— Так, значит, наши сведения были верны, и это вы всем заправляли, — прогрохотал он. — Да я, собственно, и не сомневался — ведь во всем вашем Флоте нет больше ни одной головы с хотя бы чайной ложкой мозгов. Я, Николас ван Рийн, должен выразить вам глубочайшее свое восхищение.