Миры Пола Андерсона. Том 18

Магнуссон нахмурился, потом лицо его прояснилось, и он сказал без всякой интонации:

— У вас неправильное отношение. Вы считаете мерсейцев бездушными.

— В общем, да. Как и всякого другого, в том числе и себя. Магнуссон не мог сдержать раздражения:

— Оставьте вы этот ваш инфернальный юмор! Вы меня понимаете. Вы их рассматриваете как неизбежных врагов, как… как штамм болезнетворных бактерий! — Он остановился. — Если бы не ваше предубеждение, я бы мог всерьез предложить вам примкнуть ко мне. Вашу жену мы могли бы вызвать под каким-нибудь предлогом до вашего открытого выступления на моей стороне. Вы всегда говорили, что ваша цель — остановить Долгую Ночь…

— Как необходимое средство продолжать радоваться жизни. Варварство — мрачная перспектива. Правление надменных чужаков — хуже.

— Не знаю, это ваша очередная шуточка или очередная ложь. Неважно. Почему вы не хотите видеть, что я положил бы конец упадку, вернул бы Империи надежду и силу? Я думаю, что ваши шоры — это болезненная ненависть к мерсейцам.

— В этом вы не правы, — серьезным голосом ответил Флэндри. — У меня нет ненависти к ним как таковым. Мое нерасположение заслужили куда больше человеческих существ, а тот, чье уничтожение стало для меня и моим концом, не принадлежал ни к одной из этих рас, — Флэндри, как ни владел собой, не смог не вздрогнуть. И быстро добавил: — На самом деле многие мерсейцы вызывали у меня почти восхищение — в основном те, с кем я встречался в нормальных ситуациях, но есть и такие, с которыми мы скрещивали клинки. Они очень достойные личности по их стандартам, которые во многих отношениях куда более достойны уважения, чем принятые у большинства современных людей. Мне искренне было жаль, что пришлось так обойтись с Гвантхиром.

— Но вы не понимаете, вы органически не способны понять, даже вообразить, что между ними и нами возможен настоящий и долгий мир.

Флэндри покачал головой:

— Он невозможен до тех пор, пока господствующая там цивилизация не рухнет или полностью не изменит свою суть. Пусть сам ройдхун появится, распевая «Иисус возлюбил меня», и я все же скажу, что нам надо держать боеголовки наготове. У вас не было тех возможностей изучить их, взаимодействовать с ними и узнать их, какие были у меня.

Магнуссон взметнул кулак:

— Я дрался с ними — и побеждал, и их были десятки тысяч, а не ваши жалкие несколько десятков, и так с тех пор, как вступил в Космическую пехоту тридцать лет назад! И у вас хватает нахальства заявлять, что я их не знаю?

— Есть разница, сэр Олаф, — умиротворяюще ответил Флэндри. — Вы встречали храброго противника — или своего коллегу офицера, когда шли переговоры о перемирии и наступал так называемый мир. Вы были как игроки двух команд метеорбола. А я был знаком с владельцами клубов.

— Я не отрицаю враждебности и агрессивности с их стороны. Это все знают. Я только говорю, что их нападения не были неспровоцированными — со времен первого контакта столетия назад, когда терранская спасательная экспедиция сломала весь их порядок и нашла способ нажиться на их трагедии — и еще я говорю, что у них тоже есть и добрая воля, и здравый смысл, которых Терранской Империи в наше время остро недостает. Дело не будет ни быстрым, ни легким, нет! Но две такие силы могут выковать терпимость, мир и, наконец — союз и вместе идти через Галактику.

Флэндри прикрыл рукой рот, подавляя зевок.

— Извините меня, я уже много часов без сна и должен сознаться, что эту речь я уже слышал. Мы ведь прокручиваем те записи, что вы нам присылаете.

Магнуссон скупо улыбнулся:

— Простите. Меня занесло, но только потому, что это вопрос первостепенной важности, — он расправил квадратные плечи. — Не считайте меня наивным. Я тоже знаю Мерсейю изнутри. Я там был.

Флэндри потянулся, откинувшись на спинку кресла.

— В юности? По нашим данным, вы могли оказаться там раз или два довольно давно.

Магнуссон кивнул:

— В этом не было ничего нелояльного. В то время не было конфликтов. Мой родной мир, Кракен, всегда вел свободную торговлю, и вне терранской сферы не меньше, чем внутри.

— Да, ваш народ — независимое племя, верно? Но вы продолжайте. Это как раз тот личный разговор, которого я добивался.

Магнуссон продолжал лишенным выражения голосом:

— Мой отец был капитаном и часто возил груз в Ройдхунат и оттуда, бывало, и на саму Мерсейю. Это было до того, как старкадский инцидент вдребезги разбил все связи. Но даже и потом у него было несколько рейсов, и в парочку их он брал меня с собой. Мне тогда было лет около пятнадцати — впечатлительный возраст, как вы понимаете, и вы правы — я действительно был открыт всему, что мне хотели показать. Даже подружился с некоторыми своими мерсейскими сверстниками. Нет, они не убедили меня в том, что они — раса ангелов. Я ведь пошел в военные, помните? И вы знаете, что свой долг я выполнял. Но когда долг требовал личного общения с мерсейцами, разум, глаза и уши у меня был открыты.

— Довольно хрупкое основание для политических суждений.

— Я изучал, исследовал, собирал мнения, обдумывал и еще раз обдумывал.