Миры Пола Андерсона. Том 19

Хуже было то, что высокая сила тяготения удерживала на планете более мощную атмосферную оболочку, чем на Земле. Поскольку она была куда плотнее, люди могли свободно дышать лишь вблизи вершин самых высоких гор. Когда они спускались вниз, концентрация различных газов резко возрастала, пока не превышала определенного порога, за которым лежали тяжкие для человеческого организма последствия: двуокись углерода начинала душить, азот производил опьяняющее действие, кислород медленно сжигал ткани. У среднего человека это вызывало заболевания, а при более длительном пребывании в такой атмосфере — смерть. Еще быстрее умирали дети.

Надо сказать, что люди сильно отличаются друг от друга. То, что одному полезно, для другого — яд. Такое разнообразие типов требует для своего поддержания обширного генетического фонда. Первых колонистов на Рустаме было очень мало, они обладали слишком бедным набором хромосом, чтобы обеспечить надежное выживание расы в условиях глубоко чуждой человеку природной среды. Но они смогли привезти с собой запасы спермы и яйцеклеток доноров, как это обычно делалось с животными. Эти половые клетки можно было соединять и держать в специальных аппаратах, где и развивались экзогенные дети с различными сочетаниями хромосом. Таким образом, Рустам имел более миллиона потенциальных родителей.

Доноры на Земле отбирались с учетом их способности переносить высокое атмосферное давление.

Кое-кто из первых колонистов мог выдерживать давление на средних высотах; некоторые могли там даже жить. Но экзогены вроде Дэниела Коффина и Евы Спейн могли жить на любых уровнях: от океана до альпийских гор. Для них и для их потомков, а также для тех, кто родится с такими же качествами, вся планета была открыта.

Люди бесконечно разнообразны. Те, что находятся на одном конце шкалы адаптивности, вовсе не обязательно дают точно таких же потомков. Безусловно, среди них окажутся и такие, что легко выжили бы на Земле, но к новым условиям приспосабливаются с трудом. А кое-кто, возможно, окажется совершенно негодным для жизни в условиях Рустама и умрет еще в утробе матери.

Вследствие такой вероятности каждая женщина, которая могла себе это позволить, стремилась провести вторую часть беременности в Верхней Америке. В прежние годы Коффин нередко навещал там Еву. В этом же — последнем — случае, она видела его очень редко, несмотря на то что почти все время он проводил на плато.

Томас де Смет был довольно молодым человеком. Несчастный случай, повлекший смерть его отца, рано поставил его у руля Кузницы. Дело он вел хорошо, производя большую часть тяжелых, машин Рустама, и сейчас планировал дальнейшее расширение производства. До сих пор это было сравнительно небольшое семейное предприятие, с немногочисленным наемным персоналом. С тех пор как машины стали строить другие машины, объем производства стал весьма внушительным. Узким местом в этом мире всегда был недостаток рабочей силы, и поселенцы всячески изворачивались, чтобы справиться с этой проблемой.

Коффин был знаком с де Сметом еще со школьных лет, хотя и не очень близко. На Рустаме все семьи, игравшие заметную роль, так или иначе были знакомы друг с другом. Когда первые слухи о проекте де Смета дошли до слуха Коффина, он решил, что Том — тот человек, на которого можно сделать ставку. В этом году Дэн затратил уйму времени, чтобы наладить дружеские отношения с де Сметом.

Хуже всего то, думал Коффин, что мне этот парень нравится. Он мне очень нравится, и я чувствую себя просто скотиной из-за того, что собираюсь с ним сделать.

— Привет, Том, — сказал он. — Извини, опоздал.

— Пустяки, — ответил де Смет. — Все равно у меня сегодня выходной.

— Ну, это еще как сказать.

— Дэн, уж не думаешь ли ты снова вести пропаганду среди меня? Я-то полагал, что мы отправляемся на рыбалку.

— Сначала я хотел бы показать тебе кое-что. Оно тебя заинтересует.

Де Смет — долговязый блондин — внимательно поглядел на Дэна. Ничего в слегка кривоватой улыбке, ленивой позе и протяжном говорке не выдавало серьезных намерений. Однако именно такой вид Коффин имел во время игры в покер.

— Как скажешь. Полетим?