Миры Пола Андерсона. Том 19

— Просто чудо, что они не вымерли в самом начале, — продолжил он, когда им пришлось снова остановиться. — Так или иначе, они выжили, и начался процесс их медленной болезненной адаптации. Само собой, они не помнят того, что происходит с ними в периоды безумия. Они просто не осмеливаются вспоминать. А вы бы посмели? Вот основная причина, почему они так и не сделали научного исследования Бэйла и не приняли мер предосторожности, которые для нас самоочевидны. Вместо этого они выстроили вокруг Бэйла свою религию и подчинили ему весь свой образ жизни. Лишь в самом начале сезона, когда они еще не потеряли рассудка, но уже чувствуют, что у них в крови закипает безумие — только тогда они способны признаться самим себе, что не понимают, что с ними происходит. В остальное время года они скрывают истину под шелухой бессмысленных слов о существовании какой-то высшей реальности.

Итак, их культура не создавалась по заранее сформулированному плану. Она вырабатывалась вслепую, путем проб и ошибок, в течение многих столетий. И наконец им удалось отыскать способ свести наносимый Бэйлом вред к минимуму.

Не забывайте, их психика, по существу, отлична от человеческой. Мы с вами — это смесь хороших, дурных и средних качеств; мы всегда несем в себе свои конфликты. Но гвидионцы, похоже, проживают все свои неприятности и несчастья в течение этих нескольких дней. Им удалось случайно наткнуться на способ, с помощью которого удается избежать больших жертв. По этой же причине они так и не заселили остальную планету. Им самим причина не известна, сдерживание демографического роста — это явная попытка найти предлог, но я точно знаю, в чем тут дело: просто в других местах нет бэйлова куста. Они так хорошо к нему адаптировались, что уже не могут без него жить. Хотел бы я знать, что случится с гвидионцем, если его лишить этого периодического помешательства. Боюсь, результат будет довольно плачевным.

Их предохраняет вся материальная культура: крепкие здания, никто не живет в одиночку, никакого огнестрельного оружия, никакой атомной энергии, все, что нужно уберечь и от чего нужно уберечься на время, пока бушует ад, запирают под замок. Этот Святой Город, как, я полагаю, и все остальные места такого рода на планете, построен в виде лабиринта из множества каморок, куда можно юркнуть, спрятаться, затаиться и переждать, пока кто-нибудь буйствует снаружи. Стены здесь мягкие, земля тоже, навредить себе трудно.

Но главный барьер, разумеется психологический. Мифы, символы и обряды настолько вошли в их повседневный обиход, что они помнят их даже в состоянии помешательства. Возможно, в безумии они помнят даже больше обрядов и мифов, нежели в здравом рассудке, особенно то, что они в нормальном состоянии вспоминать не смеют: трагические мифы и безобразные обряды. Ночные Лики, о которых не говорят вслух. Медленно, на протяжении веков и поколений, они нащупали способ сохранить на своей планете во время цветения бэйлова куста хотя бы некое подобие порядка и смысла. Мания уходит в другое русло, так что все обходится малой кровью: они изгоняют из себя ненависть и страх при помощи пантомимы и танца, они инсценируют свои мифы… вместо того чтобы разрывать друг друга на куски.

Между тем фигура танца начала рассыпаться. Значит, он так ничем и не кончится, подумал Ворон, а все просто бесцельно разбредутся кто куда. Что ж, если он при этом сможет исчезнуть и о нем забудут — это тоже неплохо.

Он сказал Тольтеке:

— Ты ворвался в их иллюзорную вселенную и нарушил ее равновесие. Это ты убил дочку Лллрдина.

— Оа, во имя милосердия! — Инженер закрыл лицо руками.

Ворон вздохнул:

— Забудь об этом. Тут есть и моя вина. Мне следовало сразу рассказать тебе, о чем я догадался.

Они поднялись уже до половины амфитеатра, когда кто-то пробился сквозь ряды танцоров и вприпрыжку направился к ним. Их двое, отметил Ворон и весь похолодел. Каскады лунного света серебрили их белокурые волосы, будто посыпая морозным инеем.

— Остановись! — вполголоса позвала его смеющаяся Эльфави. — Остановись, Воган.

Ворон задал себе вопрос, что принесет ему это случайное сходство между его именем и именем мифологического персонажа.

Она остановилась несколькими ступенями ниже. Бьерд, сжимавший ее руку, боязливо озирался по сторонам, но в его сверкающих глазах не было мысли. Хорошо знакомым Ворону жестом Эльфави отбросила прядь, упавшую на лоб.

— Вот Дитя Реки, Воган! — воскликнула она. — А ты — дождь. А я — мать, и во мне тьма.

Взглянув поверх ее плеча, Ворон увидел, что остальные услышали ее слова. Один за другим они останавливались и поднимали глаза вверх.

— Что ж, привет тебе, — сказал Ворон. — Возвращайся к себе в луга, Дитя Реки. Отведи его домой, Птица-Девушка.

Бьерд повернулся личиком к Ворону и завопил:

— Не ешь меня, мама!

Эльфави наклонилась и обняла сына.

— Нет, — приглушенно забормотала она, — о нет, нет, нет. Ты придешь ко мне, обязательно придешь. Разве ты не помнишь? Я лежала в земле, на меня падал дождь, и там, где я лежала, было темно. Идем со мной, Дитя Реки.