Вроде бы он должен быть счастлив. Но что-то вышло плохо. Он раздумывал об этом, оставляя позади милю за милей. Безусловно, мирное объединение двух народов было благой целью. И люди Боевого Топора не были дурными по природе, просто несколько властолюбивыми. Как невоспитанные мальчишки. В этом все и дело. В них должен быть заложен страх перед Господом. А в частности, им необходимо уважение к личности коренных жителей. В настоящее время они просто добавили Богиню Луны к сонму своих богов, и ничто, кроме ее приказаний, не удерживает их от того, чтобы сделать Морской народ своей добычей. И никогда целая культура не испытывала уважения к другой, если та не. могла достойно проявить себя в сражении.
«Прогресс, — с грустью думал Локридж. — Будет ли человек другим через четыре тысячи лет? Мы, белые американцы, возможно, и ограбили индейцев, но, поскольку они мужественно защищались, мы гордимся любой имеющейся в нас каплей индейской крови. Негров же мы просто презирали, вплоть до последних десятилетий, когда я уже родился, — пока они наконец не поднялись и не начали борьбу за свои права.
Может быть, народу Джона и Мэри не обязательно разбивать носы, чтобы они смогли уважать других. Хотелось бы так думать. Но как добраться отсюда — туда?
Возможно, это моя работа. Заложить кирпичик в стену строящегося дома.
Но как? Ютоазы прекрасно знают, что победили бы Тенил Оругарэй, если бы боги не привели с собой помощников. Они теперь здесь по приглашению Сторм, потому что они лучшие воины. Это здорово, конечно, созвать совет и посадить на трон короля. Но как избежать общества, в основе которого хозяин и крепостной?
Да и хочет ли этого Сторм?
Ладно! Хватит об этом!»
Локридж был так поглощен своими мрачными раздумьями, что оказался почти у пруда прежде, чем увидел происходящее там. А они — семь молодых парней и девушка из деревни — были настолько увлечены, что не заметили его приближения.
Девушка лежала навзничь на большом камне, с которого, в качестве подношения, бросали в воду изделия мастеров. В то время как шестеро его товарищей стояли с веточками омелы в руках, седьмой юноша занес над ее грудью кремневый нож.
— Что за черт! — заорал Локридж и бросился к ним.
Они попятились. Когда же узнали его, в них не осталось от страха ничего человеческого — парни с мольбами поползли по земле; девушка понемногу начала выходить из транса.
Локридж напряг живот и произнес как можно более низким голосом:
— Ее именем требую: покайтесь в своих прегрешениях.
Запинаясь и умоляя о прощении, они все рассказали. Некоторые детали были опущены, но он и сам мог заполнить пробелы.
«Богиня» была далеко не точным переводом слова, которым обозначалось то, чем Она была в этой культуре. Японское «ками» было ближе; оно означало любое сверхъестественное существо — от этой скалы или дерева, у которого просят прощения, прежде чем его срубить, до необозримых, непостижимых сил, господствующих над первоэлементами. Господствующих, не управляющих. Не было никакой формальной теологии, разделения магического и божественного; все вещи обладали определенной мистической силой. У него, Локриджа, ее было ужасно много. Уитукар мог быть его другом, но это потому, что Уитукар был уверен, что магия не будет обращена против него. У Аури, которой не так повезло, не было ни одного человека, который чувствовал бы себя спокойно в ее присутствии. Эти ребята — из добросердечных людей Тенил Оругарэй — видели, как по Ее воле была занята пришельцами их страна. Они могли бы сбежать во Фландрию или Англию, как некоторые уже сделали, но слишком глубоким было в них чувство родины. Вместо этого они решили попробовать восстать против Нее. Они слыхали рассказы о человеческих жертвоприношениях у континентальных народов и знали, что эти народы все еще свободны…
— Идите домой, — сказал Локридж. — Я не стану призывать кару на вашу голову. И Ей не расскажу. Грядут лучшие времена. Клянусь в этом.
Они заковыляли прочь. Отойдя на некоторое расстояние, пустились бегом. Локридж прыгнул в воду и начал яростно смывать с себя грязь.
В деревню он вернулся только после захода солнца. Погода стала пасмурной, ветер нагнал тучи с моря, принеся с собой холод и ранние сумерки. На улице никого не было; дверные проемы были затянуты шкурами.
Каковы бы ни были его чувства, человеку надо есть; Локридж столовался в доме покойного Эхегона. Он вошел и оказался в царстве тишины. Дым ел глаза, тени заполнили углы и легли вокруг слабо мерцающего в углублении огня. Родня Аури сидела, как будто в ожидании его: мать-вдова, напоминавшая ему ту женщину, которая укрыла его от псов Истар; немногие оставшиеся в живых маленькие сводные братья; тетка и дядя — простой рыбацкий люд. Они глядели на него с полной отчужденностью; их собственные дети, некоторые из которых спали, другие, постарше, в страхе пытались спрятаться от него.
— Где Аури? — спросил Локридж.
Ее мать показала на топчан. Волосы цвета спелой пшеницы разметались по одеялу из оленьей шкуры.
— Она выплакала все слезы, и у нее не осталось сил. Разбудить ее?