Миры Пола Андерсона. Том 4

Ладно, Руфус, в твоем распоряжении было целых полторы тысячи лет, и ты взял от каждого дня все, что мог. Ты блудил, дрался, пел, объедался, пьянствовал, нарывался на приключения — но ты же был замечательным работником в годину нужды, и лучше любой брони прикрывал мне спину в лихую минуту, и был хоть и грубоватым, но ласковым мужем и отцом, когда мы временно оседали на месте. Я прекрасно прожил бы без твоих глупых розыгрышей и ужасно длинных разговоров, когда мы оставались наедине, таких скучных, признаться, что подчас они доставляли мне физические мучения. Случалось, ты спасал мне жизнь, хоть и я не меньше рисковал собой, чтобы вызволить тебя из переделок, в которые ты то и дело ввязывался. Сегодня ночью, Руфус, жизнь моя стала куда более пресной, лишившись вносимой тобой особой прелести. И… и огромной любви.

Восток уже начал сереть. Силуэты Кванаха и Перегрино смутно виднелись во тьме, пока оба предводителя не вернулись к дому. Таррант встал им навстречу. Охранники почтительно расступились. До предела измотанные Лэнгфорды смотрели на эту сцену с земли пустыми глазами. Дети их беспокойно спали.

Таррант стоял, молча ожидая приговора.

— Решено, — провозгласил Кванах. Его низкий голос рокотал в холодном воздухе, как перекатывающийся над прерией конский топот. Изо рта вождя вырывались белые облачка пара. — Да знают все: нермернуги великодушны. В этом деле они последуют моей воле. Ты, торговец и его сыновья можете отправляться домой. Можете взять этих пленников с собой. Они идут в обмен на твоего товарища. Он сам навлек на себя смерть, но он был гостем — пусть же будет такова его цена, ибо нермернуги дорого ценят свою честь. Его телу не будет причинено никакого вреда. Мы достойно похороним его, дабы его дух отыскал дорогу в долину мертвых. Я сказал.

По коже Тарранта продрал мороз — он был почти готов к худшему, но все-таки ухитрился это скрыть и отвечал:

— Весьма благодарен, сеньор, и передам своему народу, что душа Кванаха полна величия.

В этот момент он и впрямь верил собственным словам. Вождь на миг позволил себе сбросить оковы царственного поведения.

— Благодари Перегрино. Он убедил меня. Покиньте нас до рассвета.

Кванах поманил охранников, и те последовали за ним к стоянке. Сверхъестественное напряжение, сковывавшее Тарранта, внезапно спало; любой смертный на его месте повалился бы в истерике на землю, роняя слюну и закатывая глаза, а то и просто лишился бы чувств. Бессмертные куда сдержаннее, у них не в пример больше самообладания — и все-таки голос Тарранта дрогнул:

— Перегрино, как тебе это удалось?

— Я развил твои аргументы, как мог, — индеец снова говорил не торопясь, старательно подбирая точные слова. — Он, в общем-то, и не очень противился. Склонить его на свою сторону удалось довольно легко — ведь он не изверг, он просто борется за жизнь своего народа. Но ему надо еще и убедить соплеменников. Мне пришлось призвать всю свою изворотливость, всю силу духа, а под конец даже сказать, что если он не отпустит тебя, то я покину его. А он ценит мои советы не меньше, чем… чем мое колдовство. После этого убедить его отпустить несчастную семью фермеров было совсем нетрудно. Я помогу ему растолковать воинам, что это хорошая мысль.

— Он был прав, когда сказал, что следует благодарить тебя. Я в долгу перед тобой на все века, которые мне еще предстоит прожить.

Улыбка Перегрино была под стать блеклой заре на востоке.

— Ты мне ничего не должен. У меня были основания защитить тебя, и я намерен получить с тебя все, что причитается.

— Что именно? — Таррант сглотнул.

— Честно говоря, я не мог не спасти тебя. — Тон Перегрино смягчился. — Быть может, мы с тобой теперь единственные бессмертные на свете, и рано или поздно наши пути должны сойтись. Но пока… — Схватив Тарранта за руку, он заговорил горячо, торопливо: — Пока что я остаюсь со своим народом. Пусть я рожден не среди них, но они чуть не последние свободные люди на этой земле. И им уже недолго оставаться свободными. Скоро они будут сломлены.

Как были сломлены, подумалось Тарранту, Тир и Карфаген, Галлия и Британия, Рим и Византия, альбигойцы и гуситы, баски и ирландцы, Квебек и Конфедерация…

— Я говорил тебе вчера в прериях, — продолжал Перегрино, — что должен остаться с ними до конца, пытаясь убедить их, пытаясь подарить им новую веру и надежду. Иначе они в запале помчатся прямо навстречу гибели, как стадо буффало, ураганом несущееся к пропасти. И потому я обязан склонить их к миру. От тебя я хочу того же. Я и Кванаху говорил, что, отпустив этих несчастных, мы проявим добрую волю. Еще многим предстоит пасть ужасной смертью — но теперь ты сможешь говорить не на пустом месте. Ты утверждаешь, что богат, и слух могущественных людей склоняется к тебе — ну так вот моя цена за эти жизни: ты должен добиться мира со своей стороны, мира, не унизительного для моего народа.

— Я буду стараться изо всех сил, — совершенно искренне кивнул Таррант. Он и сам всем сердцем желал того же — хотя бы потому, что рано или поздно Перегрино призовет его к ответу.