Миры Урсулы ле Гуин. Том 12

…

9 октября

Я прекратила вести дневник, когда материалы Ф.С. стали казаться мне «опасными» для него (и для меня самой). Сегодня ночью я перечитала все записи и теперь понимаю, что никогда не смогу показать написанное док. Н. Поэтому я снова собираюсь писать все, что вздумается. Что Н. и велела делать. Хотя она всегда ожидала, что я покажу ей записи, что мне захочется их показать (так я поначалу и делала) или что если она попросит, то я покажу. Вчера Н. попросила меня дать ей дневник. Я сказала, что перестала его вести, поскольку там всего лишь повторялись записи, которые я делала в больничных картах пациентов. Н. явно не одобрила мои действия, но промолчала. За последние несколько недель наши отношения «начальник — подчиненный» очень изменились. Я более не чувствую острой нужды в чьем-либо руководстве. После освобождения Аны Джест, статьи об аутизме и моего успешного анализа пленок Т.Р. Винхи Н. не может настаивать, чтобы я ей подчинялась. Но она может возмутиться моей независимостью. Я сняла с дневника обложку и храню страницы в прорези переплета книги Рейнгельда: будет очень трудно найти тетрадь здесь. Когда я прятала дневник, то чувствовала что-то неприятное в желудке и у меня разболелась голова.

Аллергия: человек может тысячи раз вдыхать цветочную пыльцу и терпеть укусы блох без всяких последствий. Затем он получает вирусную инфекцию, или психическую травму, или укус пчелы и в следующий раз, столкнувшись с цветущей липой или блохой, начинает чихать, кашлять, чесаться, плакать и пр. Так же и с другими раздражителями, действующими на людей с повышенной чувствительностью.

«Откуда столько страха?» — написала я. Что ж, теперь я знаю. Почему нет права на частную жизнь без постороннего вмешательства? Это несправедливо и подло. Я не могу прочесть классифицированные дела, хранящиеся в офисе Н., хотя работаю с пациентами, а она — нет. Но я не должна иметь собственные классифицированные материалы. Это могут только люди, наделенные властью. И все их секреты хороши, даже если люди эти — лгуны.

Послушай. Послушай, Роза Собел. Доктор медицины, дипломированный психотерапевт и психоскопист. Не зашла ли ты слишком далеко?

Чьи мысли заполняют твою голову?

Ты работала от 2 до 5 часов на протяжении шести недель с сознанием одного человека. С творческим, цельным, здравомыслящим сознанием. Никогда раньше ты не работала ни с чем подобным. Ты имела дело лишь с покалеченными и запуганными. И ни разу не встретила равного себе.

Кто же здесь терапевт — ты или он?

Но если с ним все в порядке, что же я должна лечить? Как я могу ему помочь? Как могу спасти его?

Научив его лгать?

…

(Без даты)

Оба предыдущих дня я до полуночи просматривала пленки диагностического скопирования профессора Арки, записанные одиннадцать лет назад, когда он поступил в клинику, перед лечением электрошоком.

А сегодня утром док. Н. спросила, зачем я «просматривала такие старые дела». (Это означает, что Селена сообщает Н., какие дела использовались. Я знаю каждый квадратный сантиметр комнаты скопирования, но все равно проверяю теперь ее ежедневно.) Я ответила, что интересуюсь изучением прогресса идеологического неприятия у творческих работников. Мы пришли к единому мнению о том, что интеллигентность имеет тенденцию благоприятствовать негативному мышлению и может привести к психозу. И люди, страдающие такими психозами, должны пройти полный курс лечения, как проф. Арка, а затем, если они все еще останутся компетентными, их можно отпустить. Мы провели очень интересную и гармоничную дискуссию.

Я соврала. Соврала. Соврала. Соврала специально, сознательно, правдоподобно. И она солгала. Врунья. И к тому же тоже работник умственного труда! Она — сама ложь. Трусливая, малодушная.

Я хотела просмотреть пленки Арки, чтобы представить себе общую картину. Чтобы доказать самой себе, что Флорес, без сомнения, уникален и оригинален. И это правда. Разница просто восхитительна. Измерение сознания Арки имеет великолепную, прямо-таки архитектурную структуру, но материал подсознания распадается на отдельные элементы и не столь интересен. Док. Арка обладал обширными знаниями и по силе и красоте течения мыслей гораздо превосходил Флореса, мысли которого часто путаются и скачут. Но это — составляющая живости и непосредственности Ф.С., его энергии. У док. Арки — абстрактный ум, как и у меня, а потому его пленки понравились мне меньше. Мне не хватает твердости, пространственно-временного реализма и интенсивной ясности чувств ума Флореса.

Утром в комнате скопирования я рассказала Ф.С. о своих действиях. Его реакция (как обычно) оказалась не такой, как я ожидала. Соде нравится старик Арка, и я думала, он обрадуется.

— Так это значит, что они сохранили пленки и разрушили разум? — возмутился он.