Мирзо Турсун-заде (очерк творчества)

Если прежде лирический герой поэта оценивал жизнь народов зарубежного Востока с точки зрения исторического опыта советского человека, то теперь рассказ о прошлом и настоящем своего народа обогатился историческим опытом и пониманием жизни других народов. Снова и снова в поэме возникает мотив ожидания. В лирических отступлениях, сопровождающих монолог Айни, поэт рассказывает о том «вечном свете», в мечте о котором жил раньше таджикский народ. Для народа, для таких его представителей, как Айни, ожидание света, надежда на лучшее будущее, пути к которому он мучительно искал, нередко скрашивались лучами нетленной поэзии:

То этим светом был Омар Хайям,
То Саади пылал огнем строки,
То пламенел певучий Рудаки…

Все бо́льшим идейно-эстетическим и философским содержанием наполняется само понятие «света», «вечного света», «немеркнущего света», «долгожданного света», которое повторяется в различных сочетаниях в тексте поэмы. «Вечный свет» — это свет, зажженный новой жизнью. Он олицетворяет радость человека, разделившего свою судьбу с народом.

Своеобразное завершение получает в этой поэме и разработка лирической темы «цветущей земли», которая, как мы это отмечали выше, была присуща раннему творчеству Турсун-заде. От несколько абстрактной трактовки этой темы поэт постепенно, от поэмы к поэме, от стихотворения к стихотворению, приходит к образу-обобщению, развитие которого захватывает в свою орбиту и понятия патриотизма, и интернационализма, и революционного гуманизма.

Но, пожалуй, с наибольшей силой дает себя почувствовать лирическое начало творчества Турсун-заде в его последней поэме «Моя дорогая». По форме своей эта поэма — лирический монолог, обращенный поэтом к своей жене, которую он ласково и нежно называет «джони ширин» — «моя дорогая». Она начинается как трогательное объяснение с любимой, которую поэт просит извинить за частые отлучки из дому, за невнимание к детям, которых ему случается не видеть месяцами:

Дорогая моя, не сердись на меня,
Неповинного мужа напрасно браня…

Но вот, незаметно для читателя это объяснение из интимно-лирического русла переливается в другое, туда, где все ощутимее, все громче звучат страстные голоса друзей поэта, друзей его народа. То это голос убеленного сединами русского поэта Николая Тихонова, с которым исхожено и изъезжено немало дорог; то это голос афганского горца, приютившего застигнутых непогодой гостей из России на Дуабе; то это чернокожий посланец Анголы на празднике Рудаки в Сталинабаде, то пламенный патриот Пакистана поэт Фаиз Ахмад Фаиз… И по мере того, как поэт знакомит читателя все с новыми и новыми друзьями, обретенными им в далеких путешествиях, меняется содержание центрального образа поэмы, образа «его дорогой».

Еще и теперь в поэзии многих стран Востока образ возлюбленной отождествляется с образом Родины, свободы. Эта традиция несомненно близка таджикскому поэту. Вот как представляет он нам Фаиза Ахмада Фаиза:

Помнишь, был в нашем доме писатель Фаиз,
Чьи стихи, как нежданные звезды зажглись,

Он сидел у тебя, мало вымолвил слов,

Но не слишком усердно он кушал твой плов,

Слушал вежливо то, что сосед говорил,

Он сидел у тебя и курил и курил…

Но когда оживленный зашел разговор

Про его Пакистан и про город Лахор,

Загорелся Фаиз, как дрова, как трава,

Точно искры взвились огневые слова,

Он метался от боли, утратив покой,

Рвался к свету и воле пенджабской рекой…

Ради правды покинув родные края,

Он отчизне твердит: «Дорогая моя!..»

Разве он, как и я, на чужой стороне

Не тоскует о детях, о милой жене?

Для него Пакистан — это дети его,

И тревожит их плач на рассвете его…

«Дорогая моя» — для пакистанского поэта это образ его Родины. В стихотворении из сборника «Руки ветра» («Мысль моя о тебе…») Фаиз Ахмад Фаиз писал, обращаясь к любимой отчизне: