Мишааль

Первый заезд уже начался и сразу окончился провальной попыткой, даже не достигнув третьего светильника. Повторные две попытки были чуть лучше, но тоже не дали результата. Один за другим выходили представители семей принцев и терпели неудачу. Лишь один счастливчик дошел почти до самого верха, ему оставалось лишь два светильника, когда свет его фар взметнулся в сторону и, кувыркаясь, машина начала обратный путь, по дороге разбив два светильника. Заминка, связанная с вытаскиванием пострадавшего и восстановлением световой дорожки, заняла минут двадцать. Все это время арабы галдели, как гуси на сельском дворе, суть разговоров сводилась к тому, что этот бархан не одолеть.

Абдель-Азиз подошел к нам, стоявшим чуть в стороне.

— Как тебе нравятся арабские заезды? Есть такое у тебя дома?

— У нас нет барханов, но мы ездим по грязи и оврагам, это даже труднее будет, — парировал я, заступаясь за российских оффроудшиков.

— По грязи проехать много ума не надо, это даже ребенок сможет, — не полез принц за ответом в карман.

«Ах ты гнида, да ты обосрешься, увидев, как по зимнику наши ездят, как ежегодно гибнут, уходя под лед». Я чуть не задохнулся от возмущения и, даже не успев понять, что несет мой проклятый язык, выдал:

— Эту кучку песка проедет любой мужчина из моей страны, а вы как в песочнице копошитесь.

Не знаю, знал ли принц, что такое песочница, но все остальное прекрасно понял.

— Любой мужчина, говоришь? А удивительная женщина-воительница Зеноби проедет? Или Зеноби только гадости может говорить своим лживым ртом?

Это был удар ниже пояса, который я честно сам себе и нанес. Я ведь не женщина, просто нахожусь в женском теле. И это был прямой вызов, вызов от которого зависело, буду я просто неуравновешенной женщиной или заслужу хоть какое-то уважение, пусть и рискнув жизнью. Странный азарт охватил меня, ведь если я смогу подняться, утру всем нос, если не смогу — нет в этом позора, никто не смог.

— Сколько у меня попыток? Могу я пешком вначале подняться и посмотреть на этот маршрут? — задавая вопрос, я заметил, как отвисли челюсти у принца и Бадра.

— Ты серьезно хочешь попробовать? — Нескрываемое удивление звучало в вопросе Абдель-Азиза.

— Будь здесь мужчина из моей страны, мне не пришлось бы вам доказывать, что мои слова правда. Но так как здесь нет никого из России, кроме меня, я попробую вам доказать, что мы, русские, не лыком шиты.

Принц переспросил, что такое «не лыком шиты», я ответил, упростив, что это типа яйца железные. Несколько минут Бадр о чем-то оживленно шептался с Абдель-Азизом. До меня долетали слова «женщина не имеет права», «принцы будут против», «оскорбление всем мужчинам». Наконец принц жестко пресек попытки охранника спасти мою жизнь и, снова уточнив у меня о готовности рискнуть, направился к своим собратьям по крови.

— Ты сумасшедшая дура, у тебя вместо мозгов песок. Умереть захотела? Так я могу тебя убить одним ударом, если ты так этого желаешь. — Бадр кипел, как чайник, забытый на плите.

Не найдя больше слов, он сплюнул себе под ноги и с силой пнул раскладной стул, исчезнувший в темноте от такого удара. Абдель-Азиз совещался минут пять, когда он вернулся, было видно, что разговор был напряженным.

— Они согласны, но с одним условием… — Паузе принца мог бы позавидовать театрал драматург. — Если она не покорит бархан и останется жива, будет устроен аукцион, в котором я не имею права участвовать.

«Да еб твою мать, что же за куйня такая? Вечно мою жопу тянет на приключения, а теперь она вообще она лотерейным билетом станет?» Надо было срочно выпутываться из дурацкого положения.

— Принц, я могу отказаться? — Это была глупость с моей стороны.

— Нет, здесь так нельзя, отказ невозможен, теперь на кону моя честь. — Абдель-Азиз посмотрел на меня и продолжил: — Готовься, через одного участника твоя очередь.

С этими словами он пошел к остальным зрителям, явно недовольный поворотом сюжета.

— Теперь ты довольна, безмозглая кукла?! — это Бадр почти кричит мне в ухо.

— А тебе какое дело? Ты без хозяина не останешься, рисковать буду я! — кричу ему в ответ, привлекая внимание посторонних.

Бадр дернулся было залепить мне пощечину, но вовремя опомнился:

— Дура, гордая и тупая дура!

На этом диалог наш закончился, и он, отойдя от меня метров на пять, начал ковыряться ногой в песке. Абдель-Азиз злился понятно отчего, может потерять наложницу, которую он добыл, рискуя много чем. А этот-то что? Возомнил из себя папашу или брата? Или?.. Или он запал на меня?

Интересно, почему я о таком варианте не подумал раньше, это же классика: девица влюбляет в себя охранника и бежит из тюрьмы, крепости, лагеря… Масса примеров в кинематографе, а сейчас поздно: фига с два я там покорю бархан и через полчаса перейду в собственность к другому. А если не перейду, а если покорю? Так, надо прикинуть, что не так делали все соревнующиеся?