Мишень

Пух развернулся и шагнул в дождь.

* * *

Они бежали всю ночь, и к утру обоих уже качало от усталости.

— Погоди… — прохрипел Антон, тяжело привалившись к шершавому, мокрому стволу дерева. — Дай отдышаться…

Пух, уже отбежавший на приличное расстояние, вернулся и покорно лег у его ног. Его великолепная шерсть слиплась и висела спутанными, мокрыми сосульками. Тело огромного кота сотрясала крупная дрожь.

Антон, превозмогая вернувшийся озноб, достал пищевую таблетку из неприкосновенного запаса и заставил себя проглотить безвкусный, но питательный шарик. Ему очень хотелось пить, но вода во фляге закончилась, а очищать болотную жижу при помощи химических фильтров не было времени.

В первые часы этого безумного ночного марш-броска до них периодически доносился отдаленный вой, потом он смолк, и это сильно беспокоило Антона. По его расчетам, они отмахали километров пятнадцать и вскоре должны были выйти к тому месту, где накануне он видел поваленные деревья.

Пух поднял глаза и тоскливо посмотрел на человека. За эту ночь между ними установилось молчаливое, основанное на интуиции, взглядах и жестах взаимопонимание. Путь по ночному лесу, под проливным дождем был труден и опасен. Антон дважды проваливался в болото, не заметив впотьмах окна стоячей воды, и оба раза ему на помощь приходил Пух. Потом, уже далеко за полночь, кот сильно поранил лапу, загнав в нее двухсантиметровый шип, и Антону пришлось при свете карманного фонарика делать маленькую хирургическую операцию по удалению зазубренной занозы…

Так, помогая друг другу, они бежали всю ночь.

Антон посмотрел на мокрого, трясущегося кота и разогнулся, оторвавшись от ствола дерева.

— Идем.

Пух молча вскочил и с готовностью затрусил вперед. Он мог передвигаться гораздо быстрее человека и проще переносил все перипетии их ночного путешествия.

Дождь прекратился уже далеко за полночь, к утру небо прояснилось, в ложбинках над болотцами поплыли первые клочья утреннего тумана, а в светлеющем небе проглянули бледные звезды.

Антон не задавался вопросом, почему он очертя голову следует за Пухом. Ему не нужно было ничего решать — далекий вой сразу же резанул по нервам лейтенанта предчувствием большой и непоправимой беды.

По мере того как где-то за горами, далеко за краем котловины вставало солнце, здесь, внизу, сгущался туман. Несмотря на то что большую часть пути они проделали в кромешной тьме, Антон заметил, что все это время они двигались вдоль края болота, лишь изредка углубляясь в него, когда не оставалось иного выбора. Пух отлично знал и чувствовал направление.

Вот и сейчас он на секунду остановился, и его мокрые бока ходили ходуном, пока он жадно втягивал в себя утренний воздух. Потом, что-то почуяв, он вновь сорвался с места, не забывая при этом то и дело оглядываться на человека.

Пологий, поросший травой и редкими кустами болотный берег вдруг начал круто забирать вправо, впереди из утреннего тумана все явственнее проступали контуры невысокого холма, когда Антон услышал подозрительный скрежет и почти тотчас же споткнулся обо что-то мягкое…

Он остановился, едва удержав равновесие на скользкой земле, взглянул себе под ноги и почувствовал, как что-то оборвалось внутри и холодное, неотвратимое чувство непоправимости заполнило его разум.

Под ногами Антона, в испачканной кровью траве вытянулось полутораметровое серое тело с огнестрельной раной в боку.

Это был кот… вернее, кошка, если судить по двум рядам сосков на ее животе. Остекленевшие глаза животного смотрели в розовеющие небеса.

Сзади раздались мягкие шаги. Он обернулся.

За его спиной стоял Пух. Его мокрая шерсть вздыбилась по всему телу, глаза горели безумным желтым огнем.

Он медленно подошел и обнюхал труп.

Потом поднял глаза и посмотрел на Антона.

В этом красноречивом взгляде было все: боль, недоумение, ярость, упрек…

Антон стоял, понурив голову, и чувствовал, как то самое, черное безумие, что владело им все эти годы, накатывает на него неумолимой, удушающей волной горького стыда…

Он не мог посмотреть в глаза Пуху.

Здесь, на берегу мутного болота, он впервые понял, что представляют собой люди и какова их мера ответственности за свои поступки.

Чума… Проказа, ползущая по Галактике и разносящая споры смерти.

Одни сеяли жизнь, другие уничтожали ее, но и те и другие в глазах этих существ были одного рода-племени. Зарвавшиеся, обуянные гордыней и ненавистью друг к другу боги, неспособные разобраться со своими собственными проблемами…

Он заставил себя поднять взгляд и нашел полные муки глаза Пуха.

— Мы не боги… — прошептал он. — И никогда ими не будем…

Потом повернулся и, не скрываясь, зашагал к краю болота, из которого, окруженный поваленными деревьями, торчал корпус тяжелого орбитального перехватчика.

В глазах Антона стояли слезы. Никогда в жизни лейтенант Вербицкий не чувствовал внутри себя такой абсолютной сосущей пустоты, как в эти мгновения. Его рука легла на рукоять автоматического пистолета.