Мишень для левши (сборник)

Бессонница, понимаешь, замучила. Что ни говори, возраст дает о себе знать. Вот так и существовал, бездуховно и бесперспективно. А ведь какие планы были! Что там брат Пушкин. Эх, Геля, продал я свою душу кристаллическому дьяволу, потерял талант и цель в жизни. Не раз тянуло покончить с таким существованием. Да какое там, шалишь, брат. Этот космический слизняк в меня такой инстинкт жизни заложил, роту самоубийц можно остановить.

Беллоу садится на койке и охватывает колени руками.

– Признаю, справедливости ради, были в той жизни и положительные моменты. Я поступил в университет, начал изучать астрономию, увлекся научной фантастикой. Сам пробовал сочинять. А что, имею право. В 1982 году написал рассказ о контакте земного юноши с кибер-пришельцем, отнес в редакцию «Звезды». Был такой толстый журнал, издавался в городе на Неве. Рассказ не приняли. Редактор, интеллигентный молодой человек с бородкой а-ля Чехов, сказал, что, с одной стороны, в рассказе что-то есть, а с другой стороны, чего-то не хватает. «Определенной достоверности, вы понимаете?». Какая может быть достоверность в фантастике, не знаешь? Вот и я не знаю. В общем, рассказ не прошел. Зато в коридорах редакции свиделся с самим Шефнером. Познакомился я с ним еще раньше, в литкружке Кунцевича. Так называлось сборище для начинающих поэтов.

Поэт спешил на совещанье
Советы слушать от друзей,
Но он услышал сов вещанье
И гоготание гусей.

Однажды мои и его стихи попали в один сборник. Для меня это была неожиданная удача, для Шефнера обычное дело. Поэт он действительно классный, о природе хорошо писал. А вот то, что Вадим Сергеевич прозой балуется, да еще в жанре фантастики, я не знал. В общем, поговорили. Выяснилось, что он пристраивает в «Звезде» свой новый роман под названием «Лачуга должника». Только что сдал исправленную рукопись. Мы разговорились, как два фантаста. И случилось так, что я рассказал ему все: о брате, пришельце и стихах. В общем, все. Вадим Сергеевич мне почему-то сразу поверил (это сейчас я знаю почему) и даже подсказал, как жить дальше. Заодно он изложил свою теорию множественности миров. – Беллоу поднимает палец вверх. На потолке появляются строки:

Средь множества иных миров,
Возможно, есть такой,
Где кот идет с вязанкой дров
Над бездною морской.

Кортин бессильно роняет руку. Беллоу наклоняется к напарнику. Увидев, что Кортин потерял сознание, Беллоу достает из-под койки шланг с наконечниками. Опустившись на колени, он соединяется шлангом с напарником и открывает вентиль. Раздается шипение. Вскоре Кортин приходит в себя и протестующе поднимает руку. Беллоу прижимает его к койке.

– Не дергайся, Геля! – приказал он. – Береги кислород. А на тот свет раньше времени не торопись.

Подойдет к тебе старуха,
В ад потащит или в рай.
Перед ней не падай духом,
Веселее помирай.

– Воздух, – просипел Кортин. – Паша, воздух пошел!

Беллоу наклоняет голову. Действительно, в вентиляции шумит свежий воздух. Беллоу снимает с Кортина шлем, сбрасывает свой. Обнявшись, напарники плетутся к вентиляции, связанные шлангом как сиамские близнецы. Возле вентиляционной решетки Беллоу вспоминает о ненужном шланге и отсоединяет его. Кортин, тяжело дыша, поднимает руку и срывает с люка решетку. Из трубы вылетает небольшой коричневый цилиндр. Стукнув Кортина по голове, он падает на пол и закатывается под столик.

– Куда! – заорал Беллоу. – Геля, держи его, это последний флакон Дяди Духа.

Аналитик ныряет под столик. Внезапно раздается хлопок. Из-под столика вылетает пробка.

– Черт! – смеется Беллоу, вылезая с контейнером в руке. – Не успел пробку поймать.

Кортин подбирает пробку и помогает заткнуть флакон. В воздухе расплывается облачко газа. Беллоу с наслаждением принюхивается.

– Ба, ведь это же запах натуральной сырокопченой колбасы! – он замахал ладонью, подгоняя духовитый воздух к носу. – С чилийскими специями. Ну-ка, ну-ка!

Беллоу проводит ладонью по столу. На крышке появляется надпись:

Приходите ко мне поскорее
И с собой приносите дары,
Гастрономия и Бакалея,
Две любимые мною сестры.

Пошатнувшись, Кортин опускается на стул. Беллоу всматривается в его бледное лицо. Немного подумав, лезет под койку. Вскоре он выбирается с бутылкой, на которой изображен всадник в бурке, скачущий на фоне остроконечных гор. Кортин вздрагивает.

– Ты, Геля, хоть знаешь, что это такое? – прищурился Беллоу.

– Какой-то условно-алкогольный напиток? – слабо улыбнулся историк.

– Ошибаешься, друг! С такого рода условностями на нашей планете покончили еще в позапрошлом веке. Но не для всех, разумеется, не для всех. Это, чтоб ты знал, последняя в Солнечной системе бутылка настоящего коньяка. А не слабо тебе будет тяпнуть стопарик? По случаю спасения нашего?