Мишкино детство

— Схватит клювом и понесет.

— А как же она в хату влетит? Дверь будет заперта, — допытывался Мишка.

— А она в хату не понесет, а повесит ее во дворе на колу, — не задумываясь, отвечала мать.

Мишка притих, подумал и со вздохом сказал:

— Все это ты обманываешь…

— А какая мне корысть тебя обманывать! — равнодушно сказала мать, развязала узел и озабоченно стала рыться в лоскутах.

Действительно, какая ей корысть обманывать Мишку? Ведь Мишка не просил же у ней новую рубаху! Да и что пользы просить, если он знает, что у них в доме сейчас даже гроша ломаного нет. Завтра троица — вареновский престольный праздник. Вся деревня, кроме Макаровых и Гришиных, будет печь пшеничные пироги, а Мишкина мать поставила ржаное тесто. Значит, пироги у них будут ржаные. Что сорока сумеет донести рубаху, никаких сомнений не может быть. Донесли же в сказке гуси-лебеди Иванушку-сынка к его отцу-матери! А что сороки — воровки, про то каждому известно. Мишка не раз видел: как только кто-либо начнет опаливать резаную свинью, так сороки тут как тут — скачут, тарахтят, хвостами трясут и посматривают, как бы что стащить. Митькин отец один раз зазевался, а сорока подкралась, целый моток кишок схватила и улетела… Что ей после этого стоит украсть рубашку и принести Мишке, зная, что у него нет новой рубашки!

Троица — самый любимый Мишкин праздник. На троицу полы в избах посыпаются травой, иконы, двери и даже ворота украшаются клеченьем — ветками березы и клена. Попы в этот день служат в зеленых цветных ризах. Само слово «троица» кажется Мишке составленным из травы и цветов.

Завтра вся деревня наденет самые лучшие наряды. Даже Косая Дарья, и та вытащит из сундука черное с белыми горошинами залежалое платье и серый платок. О молодых и говорить нечего. От ярких девичьих нарядов аж в глазах будет рябить. Днем девки будут плести венки и прохаживаться по лугу вдоль Гнилого ручья, а вечером — петь песни. И Мишка в своей сорочьей рубахе будет среди них прохаживаться. А ребята будут ему завидовать. «Откуда он, — скажут, — такую рубаху взял? Вот это рубаха так рубаха!»

* * *

Проснулся Мишка от какого-то остро волнующего запаха. У кровати стояла мать. В руках она держала, как показалось Мишке, розовую рубашку.

— Ну, вот видишь, принесла сорока рубашку, а ты не верил, — сказала мать.

Мишка обрадованно схватил рубашку, но, осмотрев ее, померк. Сама рубашка оказалась розовая с белыми, как мак, точками, рукава же были наполовину белые в черную полоску, а наполовину черные с яркими какими-то цветками; воротник — желтый с черными цветками.

— Я не хочу такой, — угрюмо пробурчал Мишка и кинул рубашку наземь.

— Во… Почему? — удивилась мать. — Это ж на городской манер. В городе все ребята носят такие рубашки. А смотри, какие пуговицы, — продолжала она, показывая пуговицы, — настоящие янтарные… Разве станут к плохой рубашке такие дорогие пуговицы пришивать!

В сказках, когда речь шла о красоте царских палат, обязательно упоминались хрусталь и янтарь.

Пуговицы Мишке понравились.

— А что ж я такой ни у кого не видел? — уже мягче спросил он.

— А где ж ты ее увидишь? Ты ж в городе ни разу не бывал. Да эту рубашку, если отдать Митьке или Сашке, они с руками оторвут, — убеждала мать. — Ну, примеряем? — спросила она, выждав некоторое время.

В знак согласия Мишка кивнул головой.

— А может, сорока сама рябая — вот она и выбрала рябую, — предположил Мишка.

— Может, и так, — согласилась мать.

Подпоясав Мишку бордовым кашемировым пояском, она отошла в сторону, со всех сторон оглядела его и весело сказала:

— Прямо как на тебя шита…

Мишка схватил большой серый пирог и вприпрыжку выбежал на улицу.

* * *

На Кобыльих буграх, под грушей-дикаркой, где обычно собирались ребята, никого не оказалось. Тихо и пусто было и на Кобыльих выселках. Только у ворот Митькиной избы стояла вся желтая, как канарейка, Митькина старшая сестра — Настя. Она с любопытством оглядела Мишку, усмехнулась, но ничего не сказала.

— Митька дома? — спросил Мишка.

— Они с Афанасом давно побежали на Вареновку, — сказала Настя.

«Наверно, на Ефимовых дубах», решил Мишка и что есть силы пустился бежать на Вареновку.

На околице Вареновки его встретил и остановил дед Моргун.

— Э-э… где ж ты такую рубаху отхватил? — щуря глаза, не то удивленно, не то насмешливо спросил он.

— Это нам сорока принесла, — сказал Мишка и хотел обойти деда.

— Ты погоди, — загородил дорогу дед, — за какие ж такие заслуги она тебе принесла? Чи ты хорошо скот стерег, чи пахал? — спросил он, и в тоне его голоса явно чувствовалась насмешка.

Вареновка вся была разубрана зеленью. На всех воротах, даже на Гришиных, состоящих из четырех перекладин, были воткнуты ветки. Улица против каждой избы чисто подметена. На куче строевого леса против Пузанковой избы сидели вареновские бабы. Поодаль от них ползали на четвереньках ребята — Афанас, Митька, Ерошка: должно быть, играли в пуговки.

Увидев баб, Мишка остановился. После слов Моргуна он чувствовал, что на его сорочью рубаху будто кто бросил грязью.