Мишкино детство

Клавдия Сергеевна подумала и снова обратилась к Мишке:

— А ты знаешь, что означает слово «тайна»?

— Это чтоб никому не говорить, — ответил Мишка.

— Приходи нынче вечером ко мне в школу, я тебе скажу одну тайну. Только условие такое: ты мне принесешь почитать свое сочинение про пчелиный рой. Ладно?

Мишка подумал и согласился. Учительница достала из узла два больших, присыпанных маком бублика, дала их ребятам и ушла.

* * *

Вечером, как только загнали стадо, Мишка пошел в Осинное. «Что за тайна такая? — думал он. — Может, за табак будет ругать? Но лицо у нее было веселое…»

Клавдия Сергеевна сидела за столиком. На столике горела лампа.

— Проходи, проходи, садись, — сказала она Мишке, робко переступившему порог ее комнаты.

Мишка сел на край табурета.

— Хотел бы послушать письмо от Александра Петровича? — спросила Клавдия Сергеевна.

Мишка быстро взметнул на нее глаза, как бы желая проверить, правду ли говорит она, и сказал:

— Хотел бы.

— Ну вот слушай… — Клавдия Сергеевна пробежала глазами по листку голубой бумаги и затем сказала: — Вот здесь: «…напиши, как живет деревня. Теперь, небось, там остались одни бабы. Мужики все на войне. Ребята, которых я учил, наверное уже стали подростками…» — Лицо ее с каждым словом светлело. Казалось, что она не письмо читает, а трогательные стихи. — «Как там поживает Михаил Яшкин? Не затолкала ли его жизнь? Я до сих пор не могу забыть его рассказ про Акимову душу. Опиши мне, как он теперь выглядит. Не вернулся ли его отец? Спроси, описывает ли он случаи из своей жизни, как обещал мне. Если есть что-либо готовое, то ты пришли мне». Доволен? — спросила Клавдия Сергеевна.

И хотя ее черные брови были нахмурены, а голос суров, в карих глазах светилась материнская теплота.

Мишка ничего не мог ответить: что-то сжимало горло, почему-то навертывались слезы.

Дальше Александр Петрович вспоминал про Митьку.

— «…Имя его я забыл, — писал Александр Петрович, — а фамилию помню: Капустин. Парень особой любви к наукам не питал, но нравился он мне за прямоту и смелость». Теперь понял, зачем я просила тебя принести рассказ про пчелиный рой?

— Понял, — сказал Мишка, достал из висевшей через плечо сумки тетрадку с рассказом «Про пчелиный рой, про синюю кружку» и, положив ее на стол, хотел итти.

— Погоди… Мне ж надо описать ему, какой ты стал, — улыбнулась Клавдия Сергеевна. И, внимательно осматривая его, говорила: — Волосом — рус, глаза серые и грустные, нос немного курнос, ростом аршина полтора. Одет в свитку, через плечо пастушья сумка, обут в лапти. Все… Да… — снова остановила она Мишку. — Напишу, что пасешь стадо и не только себя кормишь, но и тетке помогаешь… Ну, а о том, что я тебе говорила, никому ни слова. — И Клавдия Сергеевна строго погрозила пальцем.

Переполненный радостью, возвращался Мишка на Кобыльи выселки. Когда он еще так хорошо себя чувствовал? Когда Александр Петрович подарил ему книжку. Клавдия Сергеевна не сказала, где Александр Петрович. Но, главное, он жив и, возможно, даже, как говорит Клавдия Сергеевна, скоро вернется в Осинное… Вот если бы с отцом вместе!

И густая осенняя темь кажется Мишке не страшной и сырой, холодный ветер — ласковым.

Мишкин голос

Робко пришли в Рвановку первые слухи о свержении царя. Тетка Арина, когда Мишка сообщил ей об этом, часто закрестилась и шопотом сказала:

— Гляди, дурак, на людях не скажи. За это знаешь куда упрячут? Куда Макар телят не гонял. Разве можно без царя-батюшки!

— Я ж не выдумал, все мужики говорят, — возразил Мишка.

— А ты, дурак, как твой отец, больше слушай, что говорят. Может, они нарочно говорят. Царь — он помазанник божий…

И тетка Арина, хоть день был непраздничный, зажгла лампадку и долго молилась.

Ксенофонт Голубок на первых порах разъяснил:

— Это смутьяны, революционеры распускают такие слухи. Разве может быть народ без царя! — И приводил доводы, почему не может: — Это все равно, что стадо без пастуха или рой без матки.

Он ежедневно ходил в помещичье имение и день ото дня становился пасмурнее.

О революции, о свержении царя говорили с опаской.

Но вот однажды Семен Савушкин вернулся из города весь сияющий и, приказав жене распрягать лошадь, сам направился к Мишкиной хате.

— Ну-ка, грамотей, дай я тебя сначала поцелую, а потом на, читай, — подал он Мишке измятую газету.

В газете сообщалось об отречении царя и об образовании временного правительства.

— Жди теперь отца!

О том, что Семен Савушкин привез из города газету и в этой газете написано, что царь отрекается от престола, стало известно не только в Вареновке, но и на Боковке, и в Разореновке. И вечером в хату к Мишке набилось столько народу, что некоторые должны были стоять в кухне и оттуда слушать манифест царя об отречении от престола. Манифест Мишка читал чуть ли не десять раз и почти заучил его наизусть.

Казалось, среди зимы в деревню пришла весна.

Мужики каждый день собирались у Ксенофонта. Он приносил из барской конторы большую газету, читал ее и растолковывал: