Мисс Билли

– Я бы очень хотел, чтобы ты жила здесь, – грустно сказал он. – Твои комнаты тебя ждут.

– Разве вы их не используете? – спросила Билли.

Уильям махнул рукой.

– Нам они не нужны. К тому же они принадлежат тебе и тете Ханне. Там навсегда остался отпечаток тебя, моя милая. Мы не можем ими пользоваться.

Билли открыла дверь и увидела открытое пианино у окна. Она весело подбежала к нему, плюхнулась на табурет и немедленно заиграла великолепную мазурку.

Билли, как и Сирил, умела передавать музыкой свое настроение. Звенящие аккорды рассказывали об охватившем ее волнении, вовсе не радостном. Уильям смотрел на ее порхающие пальцы с гордостью и очень неохотно откликнулся на призыв Пита спуститься, чтобы разрешить сложный вопрос об украшении стола.

Билли, оставшись одна, продолжила играть, но уже по-другому. Странная медленная мелодия взлетала и падала, терялась в изощренной гармонии. Билли импровизировала, и в ее музыку вкралось что-то из былых времен, когда она, одинокая сирота, появилась здесь в поисках дома и семьи. Она все играла и играла, а потом встала, резко оборвав мелодию. Билли думала о Кейт. Если бы Кейт не взяла дело в свои руки, может быть, эта маленькая комната до сих пор оставалась ее домом.

Билли так внезапно распахнула дверь, что человек, стоявший снаружи, не успел спрятаться. Впрочем, Билли не увидела его лица, только ноги в серых брюках, исчезающие за поворотом лестницы. Она не думала об этом, пока не позвали к обеду и Сирил не спустился вниз. Серые брюки были только на нем.

Обед имел большой успех. Даже шоколадные ириски удались на славу, и нельзя было сказать, кто больше старался угодить гостям – Пит или Дон Линг. После обеда вся семья собралась в гостиной поболтать. Бертрам демонстрировал свои новые картины, а Билли играла и пела веселые, легкие мелодии, которые любили тетя Ханна и дядя Уильям. Сирил ничем не показывал, нравится ли ему игра. Но Билли играла не для Сирила. Она пообещала себе, что ей больше нет до него дела. И все же вспоминала, как у поворота лестницы мелькнули серые брюки.

Через два дня после Дня Благодарения Сирил навестил Гнездо.

– Я хочу послушать, как вы играете, – внезапно заявил он.

Сердце Билли прыгнуло, но потакать ему она не собиралась. Вслух она произнесла:

– Вы же уже слышали…

– Я имею в виду настоящую музыку, – сказал он. – Билли, почему вы раньше мне не играли?

Билли вздернула подбородок.

– Вы меня об этом не просили.

– Потому что Колдервелл сказал, что вы первоклассно играете, а я не выношу первоклассных музыкантов.

– И почему вы решили, что я не такая? – спросила она.

– Потому что я вас слышал.

– Когда?

– Это не имеет значения.

Билли внимательно посмотрела на него, а потом спросила:

– Вы долго стояли на лестнице?

– Достаточно, чтобы оценить игру, – отозвался Сирил и слегка покраснел. – Я надеялся, что вы сыграете для всех то же самое, но вы этого не сделали. Поэтому я пришел послушать вас сегодня.

И снова сердце Билли прыгнуло.

– А я сегодня не в настроении, – сладко отомстила она, качнув головой.

Лицо Сирила осветила редкая улыбка.

– Я сражен, – сказал он, поднимаясь и проходя к пианино.

Он играл долго, переходя от одной чудесной вещи к другой, и закончил тем «ликованием и триумфом», которые Билли слушала когда-то давно, сидя на лестнице.

– Ну что, теперь сыграете для меня? – спросил он, вставая и вопросительно глядя на Билли.

Билли тоже встала, и глаза ее сияли. Как всегда, музыка Сирила глубоко ее тронула.

– Спасибо вам, – с чувством сказала она. – Вы не представляете, сколько это значит для меня!

– Значит теперь ваша очередь.

– Я не смогу сыграть то, что вы слышали позавчера, – призналась она. – Это была всего лишь импровизация.

– Билли, вы записываете свои импровизации?

– Не всегда.

– Пожалуйста, покажите мне свои записи.

Девушка смущенно двинулась к шкафчику красного дерева, вынула с полки несколько листов рукописных нот и подала их Сирилу, так застенчивый ребенок подает учителю свою тетрадь с первыми прописями.

Сирил поблагодарил, повернулся к инструменту и дважды медленно сыграл мелодию с листа.

– Пойте, – велел он.

Билли подчинилась и неуверенно, сбивчиво, тихо запела.

– В следующий раз не будем принуждать вас к пению, – сухо сказал Сирил, закончив играть.

Билли немедленно залилась краской. Сирил не обращал на нее внимания. Он повторял некоторые пассажи из лежавших перед ним нот.

– Судя по всему, вы изучали контрапункт, – снисходительно заметил он. – А где вы взяли слова?

Билли помедлила с ответом.

– Ну, я как маленький мальчик, который сам мастерит себе игрушки. Слова я взяла из головы. Там есть материал и для других песен.

– Интересно, – заметил Сирил. – И много вы уже «смастерили»?

– Одну или две.

– Позвольте взглянуть. Из них можно составить очень неплохой сборник.

– О чем вы говорите?

– Об издании, разумеется. А вы что, хотели оставить эти песни себе?

– Но разве они годятся для публики? Они не так уж хороши! – в голосе Билли слышалась недоверчивая радость.

– Пусть об этом судят другие люди, – пожал плечами Сирил. – Если у вас есть еще материал, советую немедленно взяться за его обработку.