Мисс Джин Броди в расцвете лет

Сэнди опять себя возненавидела и продолжала снова и снова цепляться к Мэри, словно считая, что, если одно и то же делать много раз подряд, в конце концов получится что-нибудь путное. Мэри заплакала, но плакала она потихоньку, чтобы не увидела мисс Броди. Тут уж Сэнди была бессильна что-то изменить и решила идти как шла, воображая, что она — замужняя дама и у нее размолвка с мужем.

«Но, Колин, какая женщина это вынесет? Опять перегорели пробки, а ведь в доме есть мужчина!»

«Сэнди, радость моя, откуда мне было знать...»

Когда они почти прошли Медоуз, навстречу им попалась группа девочек-скаутов. Выводок мисс Броди проследовал мимо них, глядя прямо перед собой. Одна только Мэри впилась глазами в рослых, одетых в синюю форму девиц, шагавших с предписанным уставом бодрым видом и говоривших с более выраженным шотландским акцентом, чем позволяли себе в присутствии мисс Броди девочки клана. Они прошли мимо, и Сэнди сказала Мэри:

— Так глазеть неприлично.

А Мэри ответила:

— Я и не глазела.

В это время девочки, шедшие сзади, расспрашивали мисс Броди про скаутов и брауни, потому что многие другие ученицы начальной школы были брауни.

— Для тех, кому вообще нравятся подобные организации, — сказала мисс Броди со своей подчеркнуто эдинбургской интонацией, — это именно то, что им нужно.

Таким образом, вопрос о скаутах и брауни был автоматически снят с повестки дня. Сэнди вспомнила восхищенные отзывы мисс Броди об отрядах Муссолини и фотографию триумфального марша чернорубашечников по Риму, которую она привезла из Италии.

— Это — фашисты, — объяснила тогда мисс Броди и произнесла новое слово по буквам. — Кто это, Роз?

— Фашисты, мисс Броди.

Они были все в черном и маршировали, держа безукоризненное равнение, одинаково выбросив вперед правую руку, а Муссолини стоял на возвышении, как учительница физкультуры или вожатая скаутов, и наблюдал за ними. Муссолини, создав фашистские отряды, положил конец безработице и грязи на улицах. Когда они подходили к концу Мидл-Медоу, Сэнди пришло в голову, что их клан — это отряд фашистов мисс Броди, и не просто потому, что они тоже идут строем, как заметил бы даже случайный прохожий, а потому, что сведены в отряд, служащий целям мисс Броди и по-своему равняющийся на нее. В этом не было ничего особенного, но Сэнди все же показалось, что в неодобрительном отношении мисс Броди к скаутам сквозила ревность — тут была какая-то непоследовательность, нелогичность. Может быть, скауты внушали опасение как конкурирующая фашистская организация и мисс Броди не могла вынести этой мысли? Сэнди подумала, что, вероятно, имеет смысл вступить в брауни. Но тотчас же ее снова охватил страх отбиться от стада, и ей пришлось отбросить эту мысль, потому что она любила мисс Броди.

«С тобой хорошо дружить, Сэнди, — сказал Алан Брек, с хрустом давя сапогом осколки стекла на залитом кровью полу корабельной рубки. Взяв со стола нож, он срезал со своей куртки серебряную пуговицу. — Где бы ты ни показала эту пуговицу, — сказал он, — друзья Алана Брека придут к тебе на выручку».

— Повернем направо, — сказала мисс Броди.

Они пришли в Старый город, район Эдинбурга, который девочки знали плохо, потому что никто из их родителей не интересовался историей настолько, чтобы повести своего ребенка в зловонный лабиринт трущоб, составлявших в то время Старый город. Кэнонгейт, Грассмаркет, Лаунмаркет — эти названия ассоциировались с угрюмым районом насилия и отчаяния. «Бандит с Лаунмаркета приговорен к тюремному заключению» — подобные заголовки часто попадались в эдинбургских газетах. Только Юнис Гардинер и Моника Дуглас уже бывали на Королевской Миле, переходя пешком Хай-стрит на обратном пути из Эдинбургского замка или из дворца Холируд. Дядя Сэнди возил ее в Холируд на машине, и она видела очень короткую и слишком широкую кровать, на которой спала Мария Стюарт, и крошечную, меньше, чем буфетная в доме у Сэнди, комнатку, где королева играла в карты с Риччо.