Мисс Кэрью (ЛП)

Наконец пришло время, когда я обнаружила, что бесполезно пытаться изгнать его из своих мыслей. С таким же успехом я могла бы попытаться отделить дневной свет от дня. Его внешность, его нежные проявления преданности, его низкий голос — все говорило мне, что он любил меня. Убедившись в этой невысказанной привязанности, я без остатка отдала все свое сердце очарованию первой любви.

С этого времени мне казалось, что в каждой вещи присутствует двойная жизнь и красота. Я упивалась радостью от каждой сцены и звука. Весенние цветы приобрели более яркий оттенок и источали более сладкий аромат; утренний воздух наполняли тысячи запахов и звуков, неизвестных ранее; песни птиц звучали новым языком для моих ушей. Я часами сидела и мечтала о последних словах, которые он прошептал, или о последнем пожатии его руки. Я закрывала глаза и старалась вспомнить каждую черточку любимого лица. Жизнь была сном — счастливым сном!

Примерно в это же время манеры герра Штольберга изменились по отношению ко мне. Он остался не менее дружелюбен, но более вежлив. В его взгляде, в его манерах, в самом тоне его голоса чувствовалась скованность. Я спрашивала себя, чем я ему не угодила, но ничего не могла вспомнить. Раз или два мне казалось, что он смотрит на меня с выражением почти жалости в глазах, и однажды утром я могла бы поверить, что они полны слез. Я бы отдала весь мир, чтобы сказать ему: «Друг, чем я вас рассердила?», но его совершенно спокойная и вежливая манера не допускала никаких вопросов.

Приближался день рождения великого герцога. Вечером во дворце состоялся концерт. Я была занята с одним или двумя другими участниками хора, и ученики академии присутствовали, чтобы петь хоры. Концертный зал открывался на территорию с красивой мраморной террасой и широким лестничным пролетом. Сидя на возвышении, окруженная инструментами и певцами, я часто и устало смотрела в сторону сада за его пределами, и мне хотелось убежать в его тихие аллеи. Музыкальным развлечением вечера стала кантата, сочиненная великим герцогом и с вежливым вниманием выслушанная его гостями. Она была скучной и неинтересной; и к тому времени, как затихли последние ноты композиции, я была рада удалиться во внутреннюю комнату, пока публика не разошлась. Когда все ушли в бальный зал, я завернулась в шаль и прокралась в ночь.

Была осень. Листья на деревьях были золотистыми, теплый ароматный ветерок наполнял тихую ночь красотой. Луна и звезды ярко сияли над головой; воздух обдувал мои пылающие щеки; оказавшись среди деревьев, я медленно стала прохаживаться туда и обратно. В ту ночь сады были сказочно красивы. Ряды разноцветных фонарей свисали, словно плоды, с ветвей акаций и исчезали вдали, в полумраке. Я мечтательно продолжала прохаживаться; странное спокойствие и красота этого места погрузили меня в задумчивость, и я не услышала шагов, которые раздались позади меня на тропинке.

— Чудесная ночь, — произнес рядом со мной самый дорогой голос на свете. — Ночь поэзии и любви.

Я почувствовала, как горячая кровь прилила к моему лицу, а затем снова схлынула. Я знала, что сильно побледнела, но он не мог видеть моей бледности. Я задрожала, но он не должен был этого знать.

— Действительно, прекрасная ночь, ваше превосходительство, — сказала я так твердо, как только могла. Он заметил дрожь, которую я изо всех сил пыталась скрыть.

— Вы больны, мадемуазель?

— Благодарю, ваше превосходительство. Я вполне здорова.

— Я искал вас, мадемуазель, — сказал он тихим серьезным голосом, — я искал вас по всему дворцу и садам; я хотел поговорить с вами. Я с нетерпением ждал этой ночи в течение многих недель в надежде сделать это.

Он сделал паузу, но я продолжала молчать. В тишине я слышала биение собственного сердца, но он не слышал его. Он продолжил.

— Я бы сказал три слова, мадемуазель, которые, должно быть, уже давно слишком ясно написаны на моем лице — слишком отчетливо слышны в моем голосе — слишком отчетливо видны в каждом моем жесте, чтобы нуждаться в более явном признании. И все же, позвольте мне произнести их здесь — здесь, среди тьмы и тишины — здесь, среди шепчущих деревьев, под вечным небом — здесь, перед Богом и звездами! Я рискую своим покоем, своим будущим, своим счастьем, всем, и говорю — я люблю вас!

Он снова сделал паузу. Он придвинулся ко мне ближе; его голос, который был мягким и низким, стал быстрым и страстным.

— Элис, я открылся вам — но это не все. Остается задать один вопрос — моя жизнь зависит от вашего ответа. Вы будете моей женой?.. Ни слова? Ни жеста? Ответьте же мне, дорогая, ответьте!

Я не могла говорить, но его рука обнимала меня, и его обжигающие поцелуи были на моих губах.

— Ответьте мне, ответьте мне!

Я высвободилась из его объятий, взяла его руку обеими своими, наклонилась и поцеловала ее.

Это был мой ответ.

VI