Мисс Кэрью (ЛП)

Он был моим повелителем — моим королем! Моя любовь к нему была почти религией. Иногда я боялась, что все это сон, и содрогалась, боясь проснуться. Моя любовь превратилась в идолопоклонство. Он подарил мне свой портрет, и я молилась, держа его в руках. Я бы не променяла жизнь на рай. Я жила для него — только для него. Неужели я забыла своего Бога, так поклоняясь Его творению, и не была ли я наказана за это?

Вскоре всему городу стало известно, что фрейлейн Хоффман, которая пела в королевской капелле, помолвлена с молодым бароном Теодором фон Баххоффеном, конюшим его высочества великого герцога. Мадам Клосс была так горда и счастлива, как если бы она была моей матерью; ученики приносили мне цветы, подарки и посвящали мне стихи; учителя приносили мне свои официальные поздравления. Один только герр Штольберг молчал. Казалось, он ничего не видел и не слышал об этом событии. Когда однажды утром мадам Клосс, думая, что он, должно быть, все еще пребывает в неведении, сказала ему полушепотом о помолвке своей дорогой Элис, он сухо ответил, что ему уже известно об этом обстоятельстве, и отвернулся. Не стану отрицать, что чувствовала себя опечаленной и оскорбленной; но я была слишком счастлива, чтобы долго беспокоиться из-за этого или любого другого обстоятельства, не имеющего отношения к моей любви.

Время шло, наступила зима. Он должен был достичь совершеннолетия ранней весной, и наша свадьба была назначена на день его совершеннолетия.

В этот промежуток времени однажды утром я получила короткую и официальную записку от герра Штольберга с просьбой о встрече. Я позволила ему войти, он вошел через несколько минут; и когда он вошел в мою маленькую гостиную, я заметила, что он выглядел бледным, и что в руке он держал письмо. Я встала и предложила ему сесть, но он пробормотал несколько неразборчивых слов, положил передо мной открытое письмо и начал нервно расхаживать взад и вперед по комнате.

Оно было написано по-французски и пришло от одного из его старых друзей, ныне директора Итальянской оперы в Париже. Ему требовалось первое сопрано — примадонна — чтобы начать сезон до приезда мадам Малибран из Лондона. Герр Штольберг упоминал обо мне в своих письмах; он чувствовал, что может рекомендовать меня своему другу; он просил его связаться со мной; он предложил восемь тысяч франков за сезон.

Комната поплыла у меня перед глазами. Я едва могла поверить в такую удачу. Я перечитала письмо несколько раз, прежде чем смогла вымолвить хоть слово.

— Фрейлейн Хоффман принимает предложение или отклоняет его? — спросил капеллан, внезапно остановившись передо мной.

— Принимаю! Принимаю с радостью. То есть, если…

Мысль о том, что Теодор может возразить против моего появления на сцене, внезапно промелькнула у меня в голове. Странное чувство нежелания произносить его имя заставило меня заколебаться и покраснеть.

Герр Штольберг сделал движение рукой, чтобы я продолжала.

— Мне нужен день, чтобы подумать, — сказала я, запинаясь.

— Не прошло и мгновения с тех пор, как вы приняли решение!

— Верно; но… но… — Я чувствовала, что это должно быть сказано, поэтому отвернулась. — Я должна учитывать желания других, кроме своих собственных, — ответила я. — Я должна сказать об этом…

— Барону фон Баххоффену! — тихо сказал капеллан. — О, фрейлейн Элис, если вы верите в мою дружбу, если она вам нужна, не упоминайте об этом письме барону до девяти часов сегодняшнего вечера. Это первая милость, о которой я прошу вас; я умоляю вас оказать ее!

Его голос был взволнованным, а речь — быстрой. Меня испугала его странная горячность.

— Обещайте мне, фрейлейн, обещайте мне!

Его взгляд был таким умоляющим и таким серьезным, что я сказала:

— Хорошо, я обещаю, но только до девяти часов вечера сегодня.

— Будьте здесь в готовности принять меня, — сказал капеллан тем же торопливым тоном, но еще тише, как будто боялся, что его подслушают. — Будьте здесь в шесть или семь часов. Я снова приду к вам. Я должен найти вас одну, и вы должны исполнять то, что я вам скажу, один час. Не говорите ни слова ни об этом, ни о письме до обещанного времени. Молчите. Прощайте!

Я склонила голову в знак согласия. В одно мгновение он исчез. День тянулся тяжело, и каждый час казался длиннее предыдущего. Шел дождь, смешанный со снегом. В шесть я отправилась в свои апартаменты, чтобы встретить его, когда он придет. Я пыталась читать, но тщетно. Я могла только ходить по комнате, смотреть сквозь затуманенные окна на темные мокрые сады и слушать ветер и дождь. Чувство смутного ужаса охватило меня; и когда били городские часы, я прислушивалась к их резким ударам, как будто это были удары судьбы.

Прошло еще полчаса унылого времени; я услышала звон колокольчика, ворота внутреннего двора приоткрылись — знакомый голос произнес мое имя — быстрые шаги раздались на лестнице.

— Я опаздываю, фрейлейн Элис, — сказал капеллан, поспешно входя и закрывая за собой дверь, — и нельзя терять времени. Вы должны пойти со мной.