Мисс Кэрью (ЛП)

— Факты! — возмущенно повторил незнакомец. — Обратитесь к статье об алмазах в любой энциклопедии и убедитесь сами. Факты! Да ведь, сэр, этот бесценный драгоценный камень теперь украшает скипетр России!

— Прошу прощения, — смиренно сказал я, — прошу вас, продолжайте, сэр.

Он казался раздосадованным и молчал; поэтому я заговорил снова.

— Когда это произошло?

— В 1772 году, — ответил он, незаметно возвращаясь к своему повествованию. — Мой отец теперь оказался в состоянии заняться коммерцией; поэтому он вложил часть своего богатства в торговлю мехами и со временем стал одним из выдающихся купцов-князей России. В течение многих лет он полностью посвятил себя погоне за богатством, ибо золото, должен признаться, было слабым местом моего отца. Наконец, когда он приобрел репутацию миллионера и в то же время неисправимого старого холостяка, он женился — женился в шестьдесят, всего через тридцать восемь лет после того, как покинул Балагаут. Объектом его выбора стала богатая вдова, во всех отношениях подходящая с точки зрения денег и положения; превосходная женщина и лучшая из матерей! Я уважаю ее память.

Здесь незнакомец прервался и вытер глаза очень тонким батистовым носовым платком, который наполнил купе ароматом пачули. Вскоре, справившись со своим волнением, он продолжил.

— Но до моего рождения, которое произошло в течение двух лет со дня свадьбы моего отца, недавно созданной семье Петровских, казалось, грозило вымирание. Как бы то ни было, мое появление стало истинным счастьем. Меня крестили в честь моего отца, Петра Петровского. Мои школьные товарищи называли меня Петром Вторым. Я мало что помню из своего детства, за исключением того, что у меня всегда было много рублей в кармане; пони; слуга на лошади, который сопровождал меня в школу и из школы; а также — что учителя относились ко мне со снисхождением. Ни один мальчик в школе не совершал так много шалостей и не был так легко прощаем, как я; но деньги покрывают множество грехов, особенно в Санкт-Петербурге.

Он на мгновение прервался, и вопрос, давно пришедший мне в голову, теперь сорвался с моих губ.

— Вы еще не сказали мне, — сказал я, — что ваш отец сделал с тремя меньшими бриллиантами.

— Сэр, — ответил незнакомец, — сейчас вы это узнаете.

Поэтому я поклонился и молча ждал.

— Из школы я поступил в колледж; и, поскольку положение моего отца исключало для меня возможность поступить в колледж для дворян, я отправился в Германию и пять лет учился в Гейдельбергском университете.

— Питер, — сказал мой отец, когда мы расставались, — помни, что твоя жизнь бесценна. Прежде всего, мой дорогой сын, будь осторожен, чтобы не навредить своему здоровью чрезмерным прилежанием.

Никогда еще хорошим советам не следовали так скрупулезно. Мои занятия в Гейдельберге были скорее приятными, чем основательными, и состояли в основном из гребли, выпивки и драк. Благодаря строгому исполнению этих обязанностей я заслужил для себя звание «замшелой головы»; и, действительно, могу сказать, что окончил курс баварского пива и получил степень по сабельному бою. Наконец мне исполнился двадцать один год, и я вернулся в Санкт-Петербург как раз к своему дню рождения. По этому случаю, мой отец открыл свой дом для череды званых обедов, балов и ужинов. Утром великого дня он позвал меня в свой кабинет, давая понять, — ему есть что сказать и что-то мне передать. На его столе лежал небольшой сафьяновый футляр треугольной формы. С того момента, как вошел в комнату, я был убежден, что это предназначалось для меня; и, боюсь, мое внимание печально отвлеклось от мудрой и нежной беседы, которую мой отец (самодовольно откинувшись в своем большом кресле) был рад мне уделить. Он много говорил о масштабах своей профессии и о том, какое удовлетворение он испытывал, воспитывая сына, который должен был стать его преемником в ней; сообщил мне, что с этого дня я должен занять должность младшего партнера с щедрой долей в годовой прибыли; и, наконец, взяв футляр, попросил меня принять это как залог его родительской любви. Я открыл его и увидел великолепный набор бриллиантовых запонок. Каждый камень был бриллиантом чистейшей воды и размером с обычную горошину. Я был убежден, что их стоимость не может быть меньше трехсот гиней ваших английских денег. На несколько мгновений я потерял дар речи от восторга и изумления, и едва смог выдавить из себя слова благодарности. Мой отец улыбнулся и рассказал мне историю, которую я только что рассказал вам. Я никогда раньше ничего об этом не слышал. Я знал только распространенную в городе историю о том, что мой отец был великим восточным торговцем до того, как поселился в России, и что много лет назад он продал чудесный бриллиант императрице Екатерине. Поэтому, если раньше я был поражен, то теперь удивился еще больше и, слушая его рассказ, не знал, сплю я или бодрствую.

— А теперь, мой дорогой мальчик, — сказал в заключение мой отец, — эти бриллианты, как ты, наверное, уже догадался, и есть те три оставшиеся камня, которые я достал из циновки твоего дедушки всего шестьдесят лет назад.