Мисс Кэрью

В одиннадцать часов утра Пасхального воскресенья 16 апреля я, соответственно, оказался в толпе бедолаг, большинство из которых, осмелюсь сказать, были такими же несчастными, как и я, ожидая у дверей кабинета администратора. Площадь перед собором была похожа на движущуюся мозаику жизни и красок. Светило солнце, играли фонтаны, над Сент-Анджело развевались флаги. Это было великолепное зрелище, но я видел его всего несколько мгновений. Когда часы пробили урочный час, складные двери распахнулись, и мы толпой прошли в зал, где для нас были накрыты два длинных стола. Пара часовых стояла у двери; швейцар выстроил нас вокруг столов; священник читал молитву.

Когда он начал читать, меня охватило странное ощущение. Я почувствовал побуждение взглянуть на противоположную сторону, и там… да, там я увидел Гаспаро.

Он смотрел прямо на меня, но его глаза опустились, встретившись с моими. Я видел, как он побледнел. Воспоминание обо всем, что он заставил меня выстрадать, и о том ударе, который он нанес мне в день нашего бегства, на мгновение пересилило даже мое удивление при виде его в этом месте.

Молитва закончилась, мы сели и принялись за дело. Даже гнев не имел силы притупить мой аппетит в тот момент. Я ел, как голодный волк, подобно большинству других. Нам не разрешалось пить вино, двери были заперты за нами, чтобы мы не могли раздобыть его в другом месте. Это было мудрое правило, учитывая задачу, которую нам предстояло выполнить, но от этого мы не стали менее шумными. В определенных обстоятельствах опасность опьяняет, как вино; и в это пасхальное воскресенье мы, восемьдесят человек, каждый из которых до ужина мог оказаться лежащим на мостовой с размозженной головой, ели, разговаривали, шутили и смеялись с дикой веселостью, в которой присутствовало нечто ужасающее.

Обед длился долго, и когда уже никто, казалось, не был расположен есть больше, столы были убраны. Большинство мужчин бросились на пол и скамейки и заснули; Гаспаро был в их числе. Видя это, я больше не мог сдерживаться. Я подошел и грубо толкнул его ногой.

— Гаспаро! Ты меня узнаешь?

Он угрюмо поднял глаза.

— Дьявольская месса! Я думал, ты в Тулоне.

— Это не твоя вина, что я не в Тулоне. Послушай меня. Если мы с тобой переживем эту ночь, ты ответишь мне за свое предательство.

Он пристально посмотрел на меня из-под своих глубоких бровей и, не отвечая, снова перевернулся на живот, как будто собирался уснуть.

— Проклятый парень! — сказал один из других, многозначительно пожав плечами, когда я отошел.

— Ты что-нибудь знаешь о нем? — спросил я.

— Я ничего о нем не знаю, но говорят, что одиночество сделало его волком.

Больше я ничего не мог узнать, поэтому тоже растянулся на полу, как можно дальше от своего врага, и заснул.

* * *

В семь стражники разбудили тех, кто еще спал, и подали каждому мужчине по маленькой кружке разбавленного вина. Затем нас построили в двойную шеренгу, провели вокруг задней части собора и повели по наклонной плоскости на крышу под куполом. С этого момента длинная череда лестниц и извилистых проходов вела нас вверх между двойными стенами купола; и на разных этапах подъема определенное количество из нас было отделяемо и оставлено готовыми к работе. Я остался примерно на полпути и увидел, что Гаспаро поднимается выше.

Когда мы все были расставлены по местам, пришли суперинтенданты и дали нам инструкции. По сигналу, каждый человек должен был пройти через бойницу или окно, перед которым он был помещен, и сесть верхом на узкую деревянную доску, подвешенную на прочной веревке чуть ниже. Эта веревка проходила через окно, наматывалась на блок и закреплялась изнутри. По следующему сигналу в его правую руку должен был быть вложен зажженный факел, а левой он должен был крепко ухватиться за веревку. По третьему сигналу помощник, помещенный туда для этой цели, должен был размотать веревку изнутри; находившийся снаружи должен был быстро скользить вниз по изгибу купола, и, соскальзывая, прикладывать свой факел к каждому фонарю, мимо которого он двигался.

Получив эти инструкции, мы ждали, каждый у своего окна, пока не будет подан первый сигнал.

Быстро темнело. Все большие ребра купола, насколько я мог видеть; все карнизы и фризы фасада внизу; все колонны и парапеты большой колоннады, окружающей площадь в четырехстах футах внизу, были прорисованы линиями бумажных фонарей, свет от которых, приглушенный бумагой, мерцал серебристым огнем, имевшим волшебный вид. Между этими фонарями, через разные промежутки по всему собору со стороны, обращенной к площади, были расставлены железные чаши, называемые паделле, наполненные жиром и скипидаром. Зажечь чаши на куполе было опасной задачей; но когда все они будут зажжены, купол озарится золотым свечением.