Мисс Кэрью

Я отправился пешком из Фраскати сразу после завтрака и отдохнул на полпути в тени поросшего лесом ущелья между Марино и высотами Альба-Лонга. Кажется, я в мельчайших подробностях помню все обстоятельства той утренней прогулки. Я помню, как прошлогодние листья хрустели у меня под ногами, и как зеленые ящерицы скользили здесь и там в солнечном свете. Мне кажется, я все еще слышу медленное журчание воды, стекающей по испещренным пещерами скалам с обеих сторон. Мне кажется, я все еще чувствую тяжелый аромат фиалок, цветущих среди папоротников. Еще до полудня, я поднялся на вершину гребня и пошел по тропинке, ведущей к Монте-Каво. На каштановых склонах Палаццуолы трудились дровосеки. Они прервали свою работу и угрюмо уставились на меня, когда я проходил мимо. Вскоре небольшой поворот тропинки открыл моим глазам озеро Альбано. Голубое, тихое, уединенное, окруженное нависающими лесами, оно нежилось на солнце, в четырехстах футах внизу, подобное сапфиру на дне малахитовой вазы. Время от времени мягкое дыхание с запада волновало безмятежное зеркало и размывало отраженный на его поверхности пейзаж. Время от времени вереница мулов, проходя по лесным тропинкам, скрытая деревьями, издавала над озером слабый звон колокольчиков. Я сел в тени пробковых деревьев и принялся созерцать открывшуюся панораму. Слева от меня, на обрывистой платформе, с возвышающимся позади Монте-Каво, сверкал белизной длинного фасада монастырь Палаццуолы; на противоположных высотах, четко выделяясь на фоне неба, возвышались сосны и домики Кастель Гондольфо; далеко справа, в ослепительном солнечном свете Кампаньи, лежали Рим и этрусские холмы.

В этом месте я устроился для дневных зарисовок. Из столь обширной сцены я мог, по необходимости, выбрать только часть. Я выбрал монастырь с его горным фоном, с обрывом и озером на переднем плане, и терпеливо приступил к работе, прорисовывая сначала основные особенности, а затем мельчайшие детали. Занятый таким образом (время от времени прерываясь, чтобы понаблюдать за проносящейся тенью облака или послушать звон далекого церковного колокола), я проводил час за часом, пока солнце не опустилось низко на западе, и все лесорубы не разошлись по домам. Я находился по меньшей мере в трех милях либо от города Альбано, либо от деревни Кастель Гондольфо, и, кроме того, был незнаком с этой местностью. Я взглянул на часы. Оставалось всего полчаса хорошего дневного света, и мне было важно найти дорогу до того, как сгустятся сумерки. Я неохотно поднялся и, пообещав себе вернуться на это же место завтра, упаковал свой набросок и приготовился идти.

В этот момент я увидел монаха, застывшего в позе медитации на небольшом возвышении примерно в пятидесяти ярдах впереди. Он стоял ко мне спиной, капюшон был поднят, руки скрещены на груди.

Ни великолепие небес, ни нежная красота земли не имели для него никакого значения. Казалось, он не замечал даже заката.

Я поспешил вперед, желая узнать ближайший путь вдоль леса, который огибает озеро; моя тень фантастически удлинилась передо мной, пока я шел. Монах резко обернулся. Его капюшон соскользнул. Он посмотрел прямо на меня. Нас разделяло не более восемнадцати ярдов. Я видел его так же ясно, как сейчас вижу раскрытую страницу. Наши глаза встретились… Боже мой! Смогу ли я когда-нибудь забыть эти глаза?

Он был все еще молод, все еще красив, но так мертвенно-бледен, так истощен, так измучен страстью, покаянием и раскаянием, что я невольно остановился, как человек, оказавшийся на краю пропасти. Мы стояли так несколько секунд — оба молчаливые, оба неподвижные. Я не смог бы произнести ни звука, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Затем так же резко, как повернулся ко мне, он отвернулся и исчез среди деревьев. Несколько минут я стоял, глядя ему вслед. Мое сердце болезненно забилось. Я вздрогнул, сам не зная почему. Сам воздух, казалось, стал густым и гнетущим; сам закат, такой золотой мгновение назад, внезапно окрасился кровью.

Я продолжил свой путь, встревоженный и задумчивый. Мертвенно-бледное лицо и мрачные глаза монаха преследовали меня. Я всматривался в каждый поворот тропинки, боясь снова увидеть его. Я вздрагивал, когда рядом со мной падала ветка или шуршал опавший лист. Мне было почти стыдно за то чувство облегчения, с которым я услышал звук голосов в нескольких ярдах впереди и, выйдя на открытое пространство рядом с монастырем, увидел около полудюжины монахов, прогуливающихся взад и вперед в лучах заходящего солнца. Я поинтересовался, как добраться до Альбано, и узнал, что до него еще больше двух миль.

— Будет совсем темно, прежде чем синьор сможет добраться туда, — вежливо сказал один из них. — Синьору было бы лучше переночевать в Палаццуоле.

Я вспомнил монаха и заколебался.

— Сейчас нет луны, — добавил другой, — и тропы небезопасны для тех, кто их не знает.

Пока я раздумывал, раздался звон колокола, и трое или четверо монахов вошли внутрь.