Мисс Силвер приехала погостить

Карр промолчал, он не мог сказать: «Я не хотел уходить». Он знал Элизабет всю жизнь, а Марджори — три недели. В двадцать три года к роману подталкивает чувство новизны, неожиданность. То, что на расстоянии выглядело чарующим оазисом, вблизи оказалось пустыней, миражом, и в этом ему было некого винить, кроме самого себя. Марджори не изменилась — ему все время приходилось себе это напоминать.

Он наклонился вперед, зажав руки между колен. Слова сначала давались ему с трудом, а потом полились потоком.

— Знаешь, она не виновата. Я чертовски хотел с ней жить… а ребенок умер… она ничего не получила… С деньгами было туго. Она привыкла бывать среди людей, развлекаться. Я ничего этого дать не мог. Денег не было. Квартира тесная, она ее ненавидела. Меня всегда не было, а если я был дома, то в мерзком настроении. Не обвиняй ее.

— Что произошло, Карр?

— Меня послали в Германию. Демобилизация ожидалась в конце года. Она всегда редко писала, а тут вообще перестала. Я приехал домой, а там чужие люди. Она их пустила жить. Никто не знал, где она. Когда я вернулся насовсем, я попытался ее разыскать. Отобрал квартиру — надо было где-то жить. Мне дали работу в литературном агенстве. Его основал мой приятель Джек Смидерз, мы вместе учились в Оксфорде. Он был измучен войной и занялся бизнесом, пока все не рухнуло.

— А дальше? — спросила Элизабет. Он некоторое время молча смотрел на нее.

— Во мне жила мысль, что она может вернуться. Так вот, она вернулась. Холодной январской ночью. Я пришел домой около полуночи, а она там, лежит на диване. Наверное, она здорово промерзла, потому что на ней не было пальто, только тонкий костюм. Она натянула на себя пуховое одеяло, включила электрокамин и к тому времени, как я пришел, была в горячке. Я вызвал врача, но у нее уже не было шансов. Тот негодяй, с которым она сбежала, бросил ее во Франции без копейки. Она продала все, что у нее было, чтобы вернуться домой. Она мне это рассказала, но не назвала его имени, сказала, что не хочет, чтобы я его убил. И после всего, что он с ней сделал — а я знаю, она говорила в бреду, — после всего этого она его любила до умопомрачения!

— Может быть, она думала о тебе.

Он зло рассмеялся.

— Нет! Она хранила его фотографию, так что я его знаю и когда-нибудь найду. Она лежала у нее на дне пудреницы, под коробочкой. Наверное, она думала, что там ее никто не найдет, но она не знала, что ей предстоит умереть. — В его голосе появились хриплые нотки. — А если бы кто-то ей сказал, она бы не поверила.

— Бедная Марджори! — произнесла Элизабет.

— Я храню эту фотографию. Когда-нибудь я его найду. Там только голова и плечи, и отрезана картонная подложка, чтобы можно было засунуть в пудреницу, так что имя фотографа неизвестно. Но когда я его встречу, я его узнаю.

— Карр, никто не остается безнаказанным, так что ты не пытайся играть роль палача. Это не твоя роль.

— Разве? Не знаю…

Оба замолчали. Элизабет, откинувшись в кресле, дала тишине окутать их. Руки ее спокойно лежали на зеленом полотне юбки. На ней был кремовый свитер с высоким воротом, в ушах блестели жемчужные серьги.

Карр опять заговорил.

— Знаешь, Фэнси на нее похожа. Она работала манекенщицей, потом выступала в шоу, но сейчас без работы. Она упорно трудилась и хочет продолжать работать. Надеется сыграть в нормальной пьесе, как она это называет. По-моему, у нее один шанс на миллион, что ее возьмут. Ей приходится быть очень внимательной: у нее проблемы с согласными, она произносит их так, как говорят в Степни, откуда она родом. Кажется, ее родители и сейчас там живут. Ей и в голову не приходит мысль порвать связи с семьей, она их очень любит.

— И что же ты решил? — поинтересовалась Элизабет.

С горькой иронией он сказал:

— Она хочет продолжать карьеру и рассчитывает на меня как на первую ступень.

— Вы помолвлены?

— Кажется, нет.

— Ты будешь просить ее выйти за тебя замуж?

— Не знаю.

— Как это?! Карр, ты должен знать!

— А я не знаю, и все тут.

Она резко выпрямилась, сжала руки, глаза ее широко раскрылись.

— Ты плывешь по течению и не представляешь, куда тебя прибьет!

— Вроде того.

— Карр, но это самоубийство! Нельзя жениться на девушке, которую совсем не любишь!

— Нельзя, — спокойно согласился Карр и потом добавил: — Как легко плыть по течению, когда тебе все равно, что будет. Живешь себе в одиночестве…

Элизабет сказала тихо и торопливо:

— Одиночество вдвоем хуже, чем просто одиночество.

Ее поразила боль, промелькнувшая в его глазах.

— Это чертовски верно. Я испробовал оба способа и должен бы знать. Но видишь ли, на мне не срабатывает пословица — обжегшись на молоке, дуют на воду. Все кажется, что на этот раз будет иначе.

— Карр, встряхнись! Ты говоришь чепуху и сам это знаешь. С Марджори ты честно прошел этот путь до конца, но сейчас ты даже не притворяешься, что хоть на йоту симпатизируешь этой испорченной девице.

У него на лице появилась знакомая интригующая улыбка.