Мисс Вайоминг

Джон не осмеливался упомянуть при них, какое гнетущее чувство он испытал, когда Айван сообщил ему, что собирается жениться. Это было несколько лет назад, в эмоционально смутный период, после провала двух фильмов, когда их ставки на рынке киноиндустрии резко упали. Для Джона два провала означали, что нужно как-то измениться и двигаться дальше, – но Айван смалодушничал. Все, что мог, он из себя уже сотворил. Его мысль не шла дальше того, чтобы начать ставить среднебюджетные фильмы для подростков, которые бы громко подавались на премьере, а затем умирали из-за плохих зрительских отзывов. Для Джона это было пощечиной, потому что он не хотел останавливаться, постоянно думал о том, как переделать самого себя, и не оставлял попытку за попыткой.

Джон подозревал, что его недавнему срыву способствовало то, что Айван, хотя и не покинул его, определенно отодвинул на второе место. Думая об этом, Джон чувствовал себя эгоистом, так что он старательно гнал от себя подобные мысли.

Однако стремление переделать себя по-прежнему не оставляло Джона. Даже в тридцать семь, даже после такой чудовищной катастрофы.

Джон любил Айвана и Ниллу и ценил мир, который они для себя построили. Но он знал, что очень скоро, здесь же, на кухне, после того как Мак препоручат няне и ребенок будет выть наверху, Нилла примется мягко пытать его вопросами о Сьюзен Колгейт. Она будет достаточно осторожна, чтобы не затрагивать неприятные темы – скажем, его недавнее прошлое, – а затем вместе с Айваном постарается уберечь от крайностей.

Джон не был до конца уверен в своих чувствах к Сьюзен. Раньше он не раздумывая следовал своим инстинктам, но если принять во внимание два провалившихся фильма и его приключения в стиле Керуака, инстинкты его явно только подводят, несмотря на устойчивые позиции «Суперсилы». Но со Сьюзен это было чистым душевным порывом. Он ничего не планировал заранее. Это был поток чувств, удовлетворить которые можно было лишь устанавливая все большую близость. Он не станет наживаться на своих чувствах. Он не достигнет космического блаженства – он всего лишь будет… ближе к Сьюзен.

Маккензи начала громко реветь, и Нилла с Айваном отвезли ее в детскую. Джон взял программу телепередач и стал просматривать ее в надежде найти повтор «Семейки Блумов», но ему это не удавалось, отчего он приходил все в большее отчаяние.

Глава восьмая

Мать Джона, Дорис Лодж, влюбилась в отца Джона, Пирса Уайта Джонсона, аризонского конезаводчика без роду, без племени, которого встретила в одной из конюшен Вирджинии и с которым снова случайно столкнулась на Манхэттене при выходе из гостиницы «Пьер», где он только что подписал свой первый контракт на пятизначную сумму на продажу семени племенных жеребцов. Она влюбилась в него, потому что эта случайная встреча показалась ей роковой, но главная причина была другая. Она любила слушать сказку, которую он ей постоянно рассказывал. Обычно это происходило после того, как они занимались любовью в однокомнатной квартирке Дорис, что располагалась на пятом, последнем, этаже в доме без лифта. Квартирка эта, оплата которой требовала от Дорис немалой изворотливости, была ее первым собственным жильем, и Дорис любила свою квартирку.

– Так вот, послушай, – говорил Пирс, начиная рассказ и потягиваясь всем своим белым мускулистым телом на комковатом матрасе кровати с балдахином и четырьмя медными шариками – единственной уступке изысканному воспитанию Дорис, – жила-была одинокая молодая наследница, которую отец держал взаперти в их загородном имении. А фамильную собственность окружала высокая кирпичная стена, увитая плющом.

– Как ее звали? – всегда спрашивала в этом месте Дорис. Это было частью ритуала.

– Мари-Элен.

– Как красиво, – говорила Дорис.

– Она и сама была красивая. Завидная невеста.

– Тяжело быть завидной невестой, – обычно вздыхала Дорис, а солнечный свет проникал сквозь окна, из которых были видны стены типичного кирпичного переулка, водяные цистерны, наверху – «Эмпайр стейт билдинг», внизу – полные помойные бачки. А волосы на теле Пирса обычно ловили солнечный свет и поблескивали, как сосульки.

– Именно, – добавлял Пирс. – Именно.

Живот у Пирса был тугим, как барабан, и Пирс просил Дорис стучать по нему пальчиками, пока он рассказывал.

– Словом, так или иначе, Мари-Элен день за днем придумывала планы бегства, но семья зорко следила за ней. Была нанята дополнительная стража, а верх кирпичной стены утыкали битым стеклом. Но вот однажды, когда Мари-Элен в отчаянии проходила по залам дома, она увидела старинную картину, написанную маслом и изображавшую охотника в лесу. Что-то в этой картине привлекло ее внимание.

– И что она увидела? Расскажи снова.