Миссия «Алсос»

«I. Мои секретные вклады и т. п.

1. Рисковал жизнью для союзнических армий. Предлагал лояльное сотрудничество с ними.

2. Всегда поддерживал притесняемых соотечественников-католиков.

3. Был помощником, другом и защитником соотечественников-евреев в течение двадцати лет.

4. Многократно помогал другим соотечественникам в изменчивой политической обстановке, а также иностранцам.

II. В области политики

1. Не произносил никаких политических речей и не проводил какой-либо другой агитационной деятельности.

2. Давал ограниченную информацию только о своей научной работе в области прикладной физики и радио.

3. Против меня предпринимались действия, направленные на исключение меня из СС в связи с указанным в п. 1.

4. Мой брак не был признан в кругах СС; один из моих родственников был отправлен в концентрационный лагерь и там умер».

В июне, когда я вернулся в Париж, мне стало известно от наших работников в Гейдельберге, что местные органы контрразведки посадили Боте в тюрьму. Я приказал немедленно это расследовать. Оказалось, что павшие на него подозрения в связи с деятельностью «Вервольф» («Оборотень» — подпольная организация фанатиков-нацистов) были совершенно необоснованны. По нашему предложению его вскоре освободили. Боте вполне мог простить нам это недоразумение: при нацистах такие вещи случались с людьми гораздо чаще. Но совершенно непереносимым для него было то, что работники контрразведки, не располагая достаточным помещением для заключенных, посадили в одну камеру с ним его заклятого врага Веша.

Прорыв

Захваченная в Гейдельберге документация лишь подтвердила то, что мы уже и так знали. Теперь необходима была не разведка вообще, а настоящие технические данные, и ради этого мы должны были двигаться дальше в глубь Германии.

Мы ожидали следующего' продвижения наших войск. Нам было известно о секретной лаборатории по разработке котла, организованной ранее военным ведомством и размещавшейся в одной из деревень в Тюрингене. Известно было также и о секретной лаборатории в Южной Германии, к югу от Штуттгарта, где работала группа Гейзенберга. Но мы не могли знать, какое из этих двух мест будет первым занято нашими войсками, а, сидя в Гейдельберге, выяснить это было невозможно.

В Париже мы узнали, что армия генерала Паттона очень быстро продвигается в центральной Германии и что деревня в Тюрингене может в любой день быть занята. Нельзя было терять время. Телефонная связь была ненадежной и для совершенно секретной информации считалась небезопасной. К счастью, Дэйв Григгс, один из гражданских советников генерала Спаатса из ВВС, был не только нашим братом-физиком, но и пилотом. Дэйв, вероятно, был единственным гражданским человеком, которому во время войны разрешалось летать в Европе на военном самолете. Он еще раньше обещал помочь мне, когда бы ни возникла в этом необходимость. Сейчас как раз наступил такой момент. Сначала он слетал в Гейдельберг, предупредил полковника Паша и его людей и последовал за ними в тюрингенскую деревню, которая на следующий же день оказалась в наших руках. Затем он прилетел за мною в Париж и доставил меня в секретную лабораторию.

Итак, мы нашли первую немецкую лабораторию по разработке уранового котла. Она размещалась в старинном школьном здании. Подвальное помещение этого здания сильно походило на естественную пещеру и служило довольно надежным укрытием от бомбежек. Здесь наши люди нашли нескольких физиков, спрятавшихся вместе со своими семьями.

Немцы были удивлены столь скорым нашим появлением. Полковник Паш сразу же заметил большой блок парафина, очень нужного для ядерных исследований, который лежал снаружи.

— Что это за черное вещество? — спросил он, указывая на какие-то предметы, похожие на брикеты.

— О, ничего особенного, просто уголь, — отвечали немцы. Полковник поднял один из кусков и заметил:

— Что-то чересчур тяжело для угля.

Вскоре немцы поняли, что мы здесь не случайно, и догадались, что мы ищем. «Брикеты» оказались блоками спрессованной окиси урана.