Миссия "Алсос"

Тем не менее он столкнулся с трудностями. Его коллеги по работе на заводе, те самые немцы, которые сейчас клянутся, что они никогда не былй нацистами, возражали против того, чтобы еврей занимал столь важный пост. Компромисса достичь не удалось, и Розенштейна вытеснили. Компания направила его в Берлин работать в одиночестве над исследовательской проблемой в Технической школе. Обещанные ему привилегии так никогда и не были реализованы; он должен был, как все евреи, носить «желтую звезду», и его не допускали во многие места. В конце концов он решил исчезнуть.

Розенштейн добыл себе несколько фальшивых паспортов и удостоверений личности и в один прекрасный день покинул Берлин. В Эльзасе его спрятал один сотрудник швейцарской компании, в которой он когда‑то работал. Затем ему помог один немецкий офицер, эльзасец по происхождению, симпатизирующий Франции, Этот офицер доставил Розенштейна в Париж, где последний и жил до самого освобождения как французский химик под вымышленной французской фамилией. Он намеревался, по его словам, отдать себя в руки американских властей, но не знал, как это сделать, и отложил свое намерение на несколько дней. Когда он в одном из французских кафе советовался по этому поводу со своим приятелем, их разговор подслушал агент французской охранки и немедленно арестовал его. Таков был путь, который в конце концов привел его к нам, в миссию Алсос.

Хотя лишь немногое из того, что он знал, имело какое‑то значение для разведки, Розенштейн все же оказался для нас очень ценным человеком. Он рассказал нам о газе, который немцы собирались пустить в ход. Этот газ вызывал перебои в работе самолетного мотора, что приводило к аварии. Однако работа над этим газом была прекращена, так как он действовал и на экипаж самолета, а это могло быть расценено как ведение войны «с применением химических средств». Рассказал он и еще кое‑что в таком же духе. Большая ценность Розенштейна заключалась в том, что он всесторонне знал страну и все, что касалось немецкой техники, тонко понимал психологию нацистов, был знаком с нацистскими искажениями немецкой речи, с многочисленными условными обозначениями военного времени, с сокращениями, названиями организаций и с жаргонными выражениями. Он также владел немецкой стенографией и взялся обучать некоторых сотрудников миссии Алсос французскому и немецкому языкам.

Розенштейн, таким образом, оказался наиболее ценным приобретением нашей миссии. Каждое утро его привозил к нам на джипе вооруженный сотрудник контрразведки, а по вечерам мы отправляли его обратно в лагерь для интернированных. Там он также был очень полезен офицерам как переводчик и вообще как знающий человек.

Мы, конечно, старались держать его в неведении относительно нашей миссии, однако он был достаточно развитым человеком, чтобы догадаться о наших целях. Часто он дополнял нашу информацию, пользуясь своим первоклассным знанием предмета. Когда мы нашли документы, подтверждающие эвакуацию страсбургской лаборатории в один из маленьких городков и размещение ее в школьном здании, то оказалось, что это была та самая школа, в которую Розенштейн ходил еще ребенком. Или, когда двум офицерам военно — морских сил было поручено изучить некоторые немецкие проекты в области химии, Розенштейн составил документ, облегчивший им выполнение этого задания.

Было, конечно, странно видеть немецкого пленного, читающего наставления офицерам союзных сил. Но он делал это отлично и даже написал несколько толковых разведывательных донесений для миссии Алсос, например о производстве синтетического газолина.

Этот человек был очень доволен: с ним хорошо обращались, он чувствовал, что делал полезное дело, и впереди его ничто не беспокоило. Но с расширением нашей деятельности мне в конце концов пришлось отказаться от его услуг, так как он мог узнать о нашей миссии слишком много и даже больше, чем любой из наших работников. Кроме того, мы ожидали, что вскоре нам придется выехать из Парижа. Не хотелось, конечно, терять такого полезного человека, но это было необходимо. Единственный приемлемый для нас путь, которым мы могли избавиться от него, заключался в том, чтобы сделать его свободным человеком. Хотя я и очень возмущался его возвращением в Германию из Швейцарии и, пусть кратковременным, участием

С. Гоудсмит

49

в немецких военных усилиях и сначала не доверял его лояльности и благонадежности, я все же был уверен в том, что его поведение в последний период войны и сотрудничество с нами после освобождения Парижа давало ему право на свободу. Так как официально он был пленником французов, то мы сообщили им наши рекомендации. Французы были очень удивлены, но не тем, что мы хотели его освободить, а тем, что мы совершенно добровольно отказывались от услуг столь полезного пленника. Они не знали, что наше великодушие диктовалось исключительно необходимостью.