Миссия "Алсос"

Мы допросили ее подробно, но она клялась, что не делала ничего плохого. Когда началась война, она оказалась «на мели», без всяких доходов, и вдруг появилась возможность зарабатывать очень легко хорошие деньги только за то, чтобы передавать по телефону некоторые сведения, большинство из которых можно было свободно найти на доске объявлений. Она утверждала, что ей ничего не было известно о самой фирме и лишь с трудом вспомнила о своем единственном посещении ее. Я не верю, чтобы такая ловкая девица, как мадемуазель Тэнэску, так уж ничего и не подозревала, но в те времена она должна была как‑то добывать средства к существованию.

Двум знаменитым голландским ученым, профессору X из Лейдена и профессору Y из Амстердама, имена которых мы также нашли в Париже, с самого начала был известен истинный характер деятельности фирмы «Целластик». В действительности ее директора Клейтера еще до войны серьезно подозревали в шпионаже в пользу немцев. Но недостаточно оплачиваемые профессора нуждались в деньгах и полагали, что они могут легко перехитрить дельцов из «Целластика». Профессор X и его супруга пользовались необыкновенными привилегиями в путешествиях. Такие возможности обеспечивали им связи этой фирмы в те времена, когда пересекать границы разрешалось только самым высокопоставленным лицам. В конце концов они через Швейцарию удрали в Лондон, но там «забыли» информировать голландские власти о характере организации «Целластик», пока не были уличены в этом миссией Алсос. Несомненно, что главным фактором в поведении профессоров было скорее недопонимание происходящего, чем сознательная измена.

«Но, — сказал бывалый офицер — разведчик и законовед из нашей миссии, — большинство преступлений совершается скорее по глупости, чем по злому умыслу».

Правда, чего я не могу простить профессорам X и Y, так это того, что именно они толкнули в объятия фирмы «Целластик» двух своих молодых и совсем еще зеленых ассистентов. Это они порекомендовали этим молодым людям работать в качестве служащих У мистера Цварта и доктора К — Цварт не устоял перед соблазном пожить в Париже— в городе, о котором мечтает большинство гол ландских юношей, так же как и молодежь и пожилые люди в других странах. Он имел великолепный оклад, машину в военное время, мало работы и много досуга. О глубине его падения можно судить по той лжи, которую он допускал на своих французских визитных карточках, совершенно незаконно именуя себя «доктором» Цвартом и официальным представителем химической лаборатории профессора Ван Аркеля — одного из преданных голландскому подпольному Сопротивлению людей.

Годом позже мне пришлось ненадолго побывать в Голландии, главным образом в связи с делами «Целластик». На месте я увидел, что в голландских университетских кругах дела эти были восприняты куда серьезнее, чем я ожидал. Голландская военная разведка, обыскав служебные помещения этой фирмы в самой Голландии, собрала еще больше данных, проливавших свет на ее деятельность.

Моя поездка дала мне возможность посетить дом моих родителей в Гааге, где я воспитывался ребенком и учился в высшей школе. Я вел свой джип через лабиринт знакомых улиц, которые теперь казались мне такими маленькими и узкими, и с надеждой думал о том, что вдруг найду моих старых родителей ожидающими меня дома, такими же, какими я видел их в последний раз. Но, к сожалению, я знал, что это только мечта: в марте 1943 года я получил от них прощальное письмо, на котором был штамп нацистского концентрационного лагеря. Письмо дошло до меня через Португалию. Это было последнее письмо от них.

Дом не был разрушен, но когда я подъехал ближе, то заметил, что все окна выбиты. Поставив свой джип за углом, чтобы не привлекать внимания, я через окошко проник в дом. Внутри был полный разгром. Все, что могло гореть, было растащено горожанами и пошло на топливо в последнюю холодную зиму оккупации. Лестничные клетки выломаны, двери сорваны, выдраны куски потолка, стен — одним словом, все, что могло быть использовано как горючее. Но каркас еще стоял.

В маленькой комнатке, где я провел столько дней моей жизни, я нашел несколько разорванных бумаг и среди них свой студенческий билет, который мои родители так тщательно хранили все эти годы. Перед моим мысленным взором этот дом предстал таким, каким он выглядел тридцать лет назад. Вот здесь был застекленный балкончик — любимое место моей матери, в углу стояло пианино, а там был мой книжный шкаф. Что случилось с множеством книг, которые я оставил? Маленький садик за домом выглядел унылым и заброшенным. Уцелел лишь куст сирени.