— Других звезд! — восклицает он. — О Господи!
Потом он, похоже, берет себя в руки:
— А почему ты остался?
— А кто мог принудить меня улететь?.. — начинаю я, но останавливаюсь. Ответ на его вопрос уже находится в моем центре восприятия.
— Да… я ведь должен наблюдать и регистрировать все…
Я снова умолкаю, на этот раз от изумления. Кажется невероятным, что такого рода информация теперь мне доступна, после прошествия бездны времени, когда она была захоронена глубоко внутри моей памяти.
— Почему ты не выполнил данных тебе инструкций? — резко спрашивает Граннитт.
— Инструкций! — повторяю я возбужденно.
— Ты же можешь вспомнить! — снова говорит он.
Уже когда он произносил эти, по всей видимости, магические слова, появился молниеносный ответ: метеоритный дождь. И мгновенно я все вспоминаю. Миллиарды метеоритов, с которыми сперва моя защита справлялась, но потом их стало слишком много. В результате — три жизненно важных попадания.
Я не объясняю это Граннитту и Анне Стюарт. Я вдруг понимаю, что некогда я действительно был слугой людей, но благодаря метеоритам, поразившим центры управления, я получил свободу.
И сейчас проявляются мои способности к самостоятельным действиям, а не былая рабская зависимость. Я вдруг случайно вспоминаю, что управляемая ракета всего в трех минутах полета от цели. И пришла пора мне покинуть это место.
— Еще один вопрос, — говорит Граннитт. — Когда тебя переместили на другую сторону долины?
— Примерно через сто лет от настоящего времени, — отвечаю я. — Пришли к выводу, что скальное основание на этой стороне…
Он иронически смотрит на меня.
— Точно, — говорит он. — Интересно, не правда ли?
Истинность его слов уже подтверждена моими интегральными схемами. Мозг и я — одно и то же, но только разделенные тысячами лет. Если Мозг будет уничтожен в двадцатом столетии, тогда и я не смогу существовать в тридцатом. Или смогу?
Я не могу дожидаться, когда компьютеры найдут точный ответ на этот сложный вопрос. Одним синхронизированным движением я активизирую предохранители на атомной боеголовке управляемой ракеты и посылаю ее на пустынные холмы к северу от поселка. Она, не причинив никакого вреда, зарывается в землю.
— Ваше открытие, — говорю я, — означает лишь одно: теперь я должен считать Мозг своим союзником и делать все от себя зависящее, чтобы спасти вас.
Говоря это, я как бы случайно подхожу к Анне Стюарт, протягиваю руку, касаюсь ее и одновременно направляю поток электрической энергии. Через мгновение от нее останется лишь кучка пепла.
Но ничего не происходит. Потока не возникает. Я стою несколько секунд в напряжении, не веря, дожидаясь, когда до меня дойдет, в чем же причина этой неудачи.
Но мои компьютеры не выдают никакой информации.
Я бросаю взгляд на Граннитта. Вернее, на то место, где он был всего секунду назад.
Анна Стюарт, кажется, догадывается, что меня тревожит.
— У Мозга есть способность перемещать во времени, — говорит она. — В конце концов, это единственное преимущество, которое он имеет перед тобой. Мозг переправил Би… мистера Граннитта назад в прошлое, так что он не просто наблюдал за твоим прибытием сюда, но и имел достаточно времени, чтобы приехать на машине в твой коттедж и, следуя указаниям Мозга, взять контроль над всей ситуацией. В настоящее время он уже наверняка отдал команду, которая заблокировала тебя от твоих механизмов.
— Он не знает, какая это команда, — высказываю я возражение.
— О нет, знает! — хладнокровно и уверенно говорит Анна Стюарт. — Большую часть ночи он занимался тем, что встраивал в Мозг схемы команд, и теперь эти схемы должны автоматически осуществлять над тобой контроль.
При этом я начинаю бежать, вверх по каменным ступеням, по дорожке, в сторону ворот. Охранник у проходной кричит мне что-то, когда я пробегаю мимо него. Я мчусь по дороге, не обращая на него внимания.
Ясно мыслить я начинаю, лишь пробежав с полмили: «Впервые за все время своего существования я отрезан от банков памяти и от компьютеров, и это результат вмешательства извне. В прошлом я уже проделывал сам подобное, когда уходил бродить, нисколько не сомневаясь, что мгновенно смогу восстановить связь».
Сейчас же это невозможно.
Мое «тело» — это все, что у меня осталось. Если его уничтожат, тогда наступит смерть, небытие.
Я думаю:
Я пытаюсь вообразить, какую форму должна принять такая реакция, и на мгновение мне кажется, словно я чисто физически ощущаю какой-то смутный след беспокойства.
Такая реакция мне не нравится, и я продолжаю бежать. Но теперь, чуть ли не в первый раз, я вдруг ловлю себя на том, что исследую внутренние возможности моего тела. Конечно, я — очень сложная машина. Создав себя гуманоидом, я автоматически смоделировал человека — как внутренне, так и внешне. Псевдонервы, органы, мышцы и скелет — все это и составляло мое тело: легче ведь создать уже имеющийся образец, чем придумывать новый.