Миссия пилигрима

— Не знаю. Я знаю только, что наши рабы точно так же, как Юсуф, не совершали никаких преступлений. Наоборот, хирург сделал Нгонго операцию на глазу. Я сама присутствовала при этом. Он очень хороший врач! Единственное различие между нами и этими рабами в их неверии. Если мы допустим, чтобы они попали в фоггара, они вскоре умрут там и никогда больше не получат шанс вступить на истинный путь Великого пророка. Разве может Аллах милостивый, милосердный хотеть этого? Я в это не верю.

— Так-так, значит, не веришь, — хабир невольно улыбнулся… — Ты очень ловко умеешь отстаивать свою точку зрения. Одному Аллаху известно, кого я беру к себе в дом. Однако шутки в сторону. Предположим, мы сделаем то, что ты предлагаешь. Но где уверенность, что старший надсмотрщик через какое-то время не хватится рабов? Он пошлет весточку в Танжер сиди Шакиру или повелительнице Амине, и наш поступок вскроется. О наказании, которое ожидает нас обоих в этом случае, я не говорю Ты об этом подумала?

— Да, — робко ответила Рабия, — и мне в голову не пришло никакого решения. Разве только подкупить старшего надсмотрщика?

— Об этом не может быть и речи. И подкупившего, и подкупленного в равной степени можно шантажировать. Они листок на ветру коварства, лишь черви в глазах истинно верующего.

— Ты прав, мой будущий муж. Это была глупость с моей стороны. Стало быть, судьба рабов решена?

— Посмотрим, — пробормотал хаджи Абдель Убаиди.

— Значит ли это, что ты подарил бы им свободу, если бы нашлось решение?

— Посмотрим, — повторил хабир.

ПРЕДВОДИТЕЛЬ КАРАВАНА ХАДЖИ АБДЕЛЬ УБАИДИ

Рабов, о мой господин, твой старший надсмотрщик пальмовых рощ Азиз эль-Мамуд повел в фоггара, желая удостовериться, что их будут использовать там, где нужно. Потом случилось несчастье.

Над входом в караван-сарай большими, полустершимися буквами было написано: «Al-Haqq», что означает «истина». Более грязного пристанища нельзя было сыскать во всем Фесе, и единственной истиной были примечательные размеры заведения. Располагалось оно в центре Фес эль-Бали, Старого города, и состояло преимущественно из огромного выложенного булыжником внутреннего двора, по которому бродило бессчетное количество животных. Все они наперебой мычали, ржали и блеяли, оставляли повсюду кучи навоза и непрерывно жевали корм из подвешенных на их шеях мешков. Большая бочка воды в одном из углов не давала скоту страдать от жажды.

Двор окружали небольшие клетушки, скорее напоминавшие камеры и освещенные лишь тусклым светом, пробивавшимся сквозь низкую дверку. Обстановка была спартанской, ибо размеры каморки позволяли разве что одному человеку вытянуться на подстилке и отдохнуть.

Хабир с радостью предоставил бы своей будущей жене более приятный кров, но с таким большим караваном можно было разместиться только в «Al-Haqq». Предводитель каравана, Рабия и отряд погонщиков по прибытии поели в расположенной рядом харчевне «Фундук». Ничего особенно изысканного там не подавали, но нежная баранина, свежие овощи и обжаренные стручки окры[15] после многодневной однообразной пищи показались им невиданными лакомствами. Рабов хабир также плотно накормил и под надежной охраной разместил во дворе, где они могли спокойно спать под открытым небом.

Хаджи постучал в стенку своей клети, усеянную раздавленными насекомыми:

— Рабия, ты меня слышишь?

— Да, слышу.

— Ты освоилась в своей комнате?

— Да, только здесь ужасно душно.

— Мне очень жаль. Может, к ночи станет прохладнее. Оставайся у себя. Я должен отлучиться по делам. Когда вернусь, я бы с удовольствием выпил с тобой горячей мяты. Ты позаботишься об этом?

— Охотно, хаджи Абдель Убаиди.

Хабир вышел на улицу, тут же окунувшись в море теснящих друг друга домишек Старого города, ибо, за исключением больших площадей и торгового центра Феса, город был изрезан переулками и проулочками. Последние были такими узенькими, что двое взрослых мужчин в них едва могли протиснуться мимо друг друга. Большая улица была там лишь одна, и от нее паутиной расходились бесчисленные улочки. Именно к этой улице и устремился хабир, а добравшись до нее, закрыл нос и рот платком: этот город не зря пользовался репутацией самого пыльного в землях Аль-Мамляка Аль-Магрибия[16]. Хабир бросил взгляд на свои красивые, запорошенные пылью туфли с длинными узкими носами и пожалел, что у него нет пары выдолбленных из дерева грубых башмаков, которые местные жители имели обыкновение привязывать к ногам.

Но ничего не поделаешь, надо было двигаться дальше. Вскоре он свернул в боковой переулочек по левой стороне и подошел к трехэтажному дому, фасад которого имел такой же неприглядный и негостеприимный вид, как и все остальные строения, поскольку со стороны улицы не было ни одного окошка. Предводитель каравана постучал в тяжелую, украшенную серебряными и медными орнаментами дверь и крикнул: