Миссия пилигрима

— Да, да, конечно, как и все в этом мире. — Старуха постепенно приходила в себя. — Но… что вы думаете об этом?

Томас считал маловероятным, что ткачиха доживет до следующего Рождества, но, конечно, не собирался говорить ей об этом. К тому же ведь случались чудеса, которые творил Господь всемогущий, так почему бы ему не простереть свою благодатную длань над этой несчастной старой женщиной? Хотя точно так же он мог бы забрать ее к себе. Пути Его неисповедимы, на все Его воля.

— Мне надо еще наложить тебе повязку, абуэла, — произнес он вместо ответа. — Мы с Ниной приподнимем тебя, чтобы я смог пропустить бинты вокруг всего тела.

Они проделали это, и, подхватив старуху под мышки, Томас чуть не вздрогнул от испуга. Он нащупал там новые узлы! Меньшего размера, но, несомненно, это были дочери той, большой, опухоли из груди! Это означало только одно: битва была окончательно проиграна.

— Что там… отец мой?

Томас стиснул зубы. Что сказать ей? Его обет строго запрещал лгать.

— Да, абуэла, в самом деле у тебя есть небольшие уплотнения под мышкой, но это не так уж важно. Может, это всего лишь защитная реакция твоего тела на ту злодейку в чаше.

Старуха молчала, уставившись на врача широко раскрытыми глазами. Святой отец был не в силах выдержать ее взгляд. С Нининой помощью он быстро перевязал ее.

— Доверься воле Всевышнего, абуэла, и у тебя ни в чем не будет недостатка.

Старуха по-прежнему молчала. Томас начал собирать свои инструменты. Управившись со сборами и перекинув через плечо сумку, он произнес:

— Я зайду послезавтра, абуэла, и поменяю тебе повязку. А пока оставляю тебе лекарства. Еще один пузырек с Laudanum и порошок для заваривания питья из ивовой коры. Есть кому за тобой ухаживать?

Старуха покачала головой.

— У нее есть я, — подала голос Нина. — Я буду за ней ухаживать.

— Ты?

— А почему бы нет? Иначе это не сделает никто. — Дочь Орантеса решительно выпятила вперед изящный подбородок.

— А как же… школа?.. Твои родители?

— В школе вы, надеюсь, отпустите меня на пару дней, отец мой, а родители меня не хватятся. Я пошлю к ним Фелипе, и он объяснит, почему мне надо быть здесь.

— У тебя ведь наверняка и дома много забот?

— Конечно. Но мне кажется, это сейчас важнее. Я уверена, что поступаю правильно, и не вижу другого выхода. Или вы можете положить Тонию в ваш госпиталь?

— Ну что ты! — Томас энергично затряс головой. — Это чисто мужской госпиталь, предназначенный для больных братьев Камподиоса.

— Вот видите, — Нина очаровательно улыбнулась, — иначе не получается. Я остаюсь здесь. При условии, конечно, что Тония согласна.

— Еще как согласна, — донеслось с кровати.

— Ну раз уж вы, женщины, так решили, не буду вам мешать. — Томас поправил на плече короб с инструментами. — Благослови вас Господь. Тебя, Тония, дочь моя, — он осенил ее крестом, — и тебя, Нина Орантес, изрядную упрямицу. — Перекрестил и ее и с улыбкой покинул дом.

На следующий день брат Куллус все еще не мог самостоятельно сделать больше десяти шагов, и Томасу вновь пришлось нанести визит в его келью. Войдя, он увидел, как толстяк ловко прячет какую-то книжицу в кожаном переплете.

— Что это у тебя, Куллус? — поинтересовался он.

— О, ничего особенного.

— Дай-ка сюда. — Томас потянулся за книгой. Открыв на том месте, где лежала закладка, он прочел:

Sunt quae praecipiant herbas satureia nocentes
sumere; iudiciis ista venena meis.
Aut piper urticae mordacis semine miscent
tritaque in annoso flava pyrethra mero…

По мере чтения им овладевало все большее удивление, ибо он понял, что имеет дело с «Ars amatoria», поэмой Овидия «Наука любви», а именно с разделом, посвященным возбуждающим средствам.

Многим известен совет: принимать сатурейские травы,
Вредные травы: по мне, это опаснейший яд;
Или советуют с перцем принять крапивное семя,
Или растертый пиретр во многолетнем вине

Так или подобно этому мог бы перевести хороший ученик, изучающий латынь, эти строки. У Томаса даже в горле пересохло. Не собирался же Куллус преподать этот безнравственный текст своим ученикам? Это уж ни в какие ворота не лезло! Лекарь растерянно отложил книгу в сторону.

— О, Томас! Не подумай ничего дурного! — воскликнул Куллус, словно отгадав мысли собрата. — Я читаю Овидия исключительно ради его замечательного элегического размера стиха, только поэтому! Никто не владеет искусством созвучия слов так, как этот великий поэт!

— Похоже, ты не так уж плохо себя чувствуешь. Быть может, средства, разжигающие любовный жар, заодно ускорили заживление твоего пальца? — Томас не пытался скрыть иронию.

— Томас, брат! Поверь же мне, это только ради чудесной гармонии стиха…