Не удивительно ли?! А ведь письмо это было написано рядовой солдатской массой, разложенной солдатскими комитетами и широкой революционной агитацией многочисленных социалистических и либеральных партий…
Явно, что писали его на каком-то солдатском митинге в просторной казарме в один из хмурых осенних дней. Грозовые тучи нависли тогда над первопрестольной столицей. Вероятно, митинг собрался стихийно. Анализ текста показывает, что группы солдат все прибывали и прибывали на это солдатское собрание и каждый, как умел, как мог, добавлял что-то от себя…
Впрочем, ничего удивительного! Видится, что закончился тот митинг словами малограмотного солдатского писаря, уставшего от долгой писанины, вытершего перо мягкой тряпочкой, закрывшего колпачком модную чернильницу и, наконец, закурившего:
— Первопрестольная — одно слово! Не Петенбург!
Октябрь плавно подходил к концу. Солнце не выглядывало уже несколько дней. Деревья сбросив листву, оголились. Порой моросил мелкий дождь. На улице было сыро, холодно. Кирилл и Соня сидели в трактире на Пятницкой, где было уютно и тепло, пили вино. Их разговор касался интимной темы. Соня выглядела немного усталой, но счастливой. В ее томных глазах тлел огонек сексуального удовольствия и пресыщенности. Невольно Кирилл заметил, что только они вдвоем заняты собой. Почти все посетители трактира за соседними столиками были возбуждены и что-то оживленно обсуждали. Рядом с ними уселась шумная компания человек из пяти. Космин прислушался…
— Да-с, ну и дела! Бу-бу-бу…Вот уж вразумляет Господь Россию. Не в первой-с! — говорил кто-то, усаживаясь поудобнее.
Пришедшие заказали выпить и закусить. Кто-то, приняв рюмку водки и потеплев душой, спросил:
— Слышали анекдот, господа?
— Окажите милость, любезный Иван Исаевич, расскажите.
— Помните, господа, недавнюю оказию, когда генерал Корнилов повел верные ему войска — казаков и Дикую дивизию на Петроград, чтобы взять Временное правительство за глотку?
— Как же, как же. Серьезный мог случиться поворот-с…
— Ну-с, так вот. Керенский и разослал тогда своих агитаторов по эшелонам, которые Корнилов двинул на столицу. Ходят такие агитаторы по вагонам, агитируют казаков не ходить на Питер, не участвовать в подавлении революции… Между прочим, довольно успешно… Ну и один среди них, чуть ли не внук самого покойного Шамиля — этого дагестанского вождя мусульман. Так вот его посылают агитировать в эшелон Дикой дивизии. Залезает он, понимаете, в вагон-теплушку, а там черкесы сидят кружком, курят. Он к ним, и агитирует. Они — молчат… Он опять. Они — ни слова в ответ. Тогда он спрашивает: «Граждане, товарищи, неужели вы хотите восстановить монархию? Вы за какой режим?». Тут поднимается один в мохнатой папахе, вынимает из ножен кинжал и говорит: «Ми рэжим».
— Ха-ха-ха! Го-го-го! — хохочет компания.
— Однако же, господа, не уберегся и Керенский!
— Да-да, господа, Временное правительство арестовано и препровождено в Петропавловскую крепость! — наконец явно услышал Космин слова одного сильно вспотевшего мужчины в добротном, дорогом распахнутом пальто. Тот вытер большую лысину белым платком, отхлебнул вина, принесенного половым, и продолжал:
— И представьте себе, ни одна воинская часть, даже батальон смерти не стал защищать Зимний дворец. Кругом предательство! Керенский бежал к генералу Краснову. Боже, куда катится Россия?!
Другой худощавый с усами, одетый в полувоенный френч, с неподдельным ужасом, вторя рассказчику, обратился к собеседникам:
— Невероятно! Что-то ожидает Москву!?
— Господа, будьте любезны, разъясните, что произошло в Петрограде? Действительно ли арестовано Временное правительство? Кто арестовал, генерал Корнилов? — с тревогой, громко вдруг спросил Космин у посетителей за соседним столиком.
— Ах, если бы так! Что вы, милостивый государь?! В Петрограде вооруженный переворот. Большевики и Советы захватили столицу! — было ему ответом.
— Не может быть! Провокация! — громко заявил Космин.
— Какая уж тут провокация! Не нашлось даже кучки патриотов, кто бы воспрепятствовал этому быдлу в захвате власти. Вот так-с, господин прапорщик! Вы-то сейчас здесь, в Москве-с! Отчего же не в Петрограде? — язвительно и запальчиво отвечал худощавый, топорща усы.
— Я в отпуске, после ранения, — соврал Космин, багровея щеками.
— Да все мы нынче в отпуске! Выйдет нам этот отпуск боком! — произнес лысый и солидный в распахнутом пальто.
И словно подтверждая его слова, где-то в Занеглименье, в районе Тверской или Пречистенки вдруг ухнуло, ахнуло, и раздалось два взрыва. Стеклянная посуда в трактире слегка зазвенела, воцарилось гробовое молчание. Минуту-другую все было тихо. Но следом уже ближе глуховато, но гулко, раскатисто, короткими очередями зарокотал «Максим». Космин сразу узнал знакомый ему бой пулемета и перекрестился.
«Как так, здесь, в Москве бьет пулемет? Зачем? Кто открыл огонь?» — пронеслось вихрем в его голове.
— Вот-с, господа. И сюда, до первопрестольной докатилась война. Слышали, как пулемет-то заговорил? — обращаясь ко всем, произнес сухощавый в полувоенном френче.