Миссия России. В поисках русской идеи

С женой, будущей императрицей Екатериной II, у Петра отношения были очень странные. Скорее всего, они открыто друг другу изменяли. Екатерина сознавалась, что, когда супруги оставались ночью одни, великий князь доставал свои любимые игрушки и играл до часу или двух ночи. Однажды на приеме по случаю перемирия с Пруссией Петр крикнул через стол на весь зал жене: «Дура!» («Folle») Екатерина заплакала.

За все годы жизни в России Петр русским так и не стал. Православие открыто не любил, выписывал из-за границы лютеранские молитвенники и собирался строить в своем дворце лютеранскую молельню – отговорили. Он даже русский язык толком так и не выучил. Не стеснялся признаваться: «Затащили меня в эту проклятую Россию, где я должен считать себя государственным арестантом, тогда как если бы оставили меня на воле, то теперь я сидел бы на престоле цивилизованного народа» – это была его реакция на то, что его дядя стал шведским королем.

Горячий поклонник Пруссии и ее короля Фридриха II, Петр заказал в свой дворец в Ораниенбауме лестницу из немецкого дерева и сразу же по восшествии на трон поспешил заключить мир с Фридрихом – совершенно позорный и безумный для нас, потому что в Семилетней войне мы практически выигрывали. А немцы, находящиеся на грани полного истощения и уничтожения, и вовсе восприняли этот мир как настоящее «Чудо Бранденбургского дома».

По Петербургскому мирному договору 1762 года мы возвращали завоеванную Восточную Пруссию и отказывались от всех приобретений в ходе Семилетней войны. Все жертвы, весь героизм русских солдат были перечеркнуты. Это выглядело настоящим предательством. Следом Петр всерьез планировал воевать с Данией – давней союзницей России.

Вообще, предательство национальных интересов в нашей истории всегда шло рядом с ненавистью к России и к Русской церкви – вот и Петр успевает издать указ о полной секуляризации церковного имущества! Кто-то считает это важнейшим из его указов[19]. У Церкви (точнее – у Правительствующего синода) изымали их «независимые» земли в пользу государства. На самом деле это был сильный удар по жизнеобеспечению Церкви. Также манифест упразднял ряд монастырей, которых на тот момент во всех епархиях насчитывалось 954. Крестьяне с бывших церковных земель теперь считались государственными. То есть Церковь просто ограбили – впрочем, начал это Петр I, а Петр III лишь продолжил.

Заработать при Петре этот указ не успел. Многие надеялись, что после дворцового переворота о нем совсем забудут, но Екатерина оказалась последовательной продолжательницей дела своего мужа в этом вопросе, хотя приходила к власти в том числе и под лозунгами защиты чистоты православия. В Манифесте Екатерины II по случаю восшествия на престол от 28 июня (9 июля) 1762 года Петру ставилось в вину его желание реформировать Церковь по протестантскому образцу: «Церковь наша греческая крайне уже подвержена оставалась последней своей опасности переменою древнего в России православия и принятием иноверного закона». Подробности этой истории будут приведены уже в следующем разделе.

Продолжит и разовьет Екатерина и еще одну – может, самую фатальную ошибку мужа: изданный Петром III Манифест о вольности дворянства давал этому и так уже достаточно облагодетельствованному сословию неслыханные привилегии. Петр I когда-то принудил дворян к обязательной и поголовной повинности служить всю жизнь государству, при Анне Иоанновне дворяне получили право выходить в отставку после 25-летней службы, теперь, при Петре III, дворянство получало право не служить вообще.

На самом деле было и в указе о секуляризации земель, и в Манифесте о вольности дворянства некое рациональное зерно: крестьяне в значительной мере восприняли эти законы как шаг к крушению крепостного права: ведь если дворяне освобождались от госслужбы – а только на этом основании к ним прикреплялись крестьяне, – то и крестьяне должны освободиться, это логично. После отъема земель у Церкви крестьяне становились государственными – что тоже воспринималось как шаг к свободе.