Миссия России. В поисках русской идеи

Символично, что дом Сперанского стоит ровно напротив Таврического дворца – здания, где в начале будущего, XX века воссядет Государственная дума, придуманная им. Еще более символично, что в этом здании в 1826 году скончался историк Карамзин – самый большой оппонент Сперанского. Его ответом на либеральные реформы императора была «Записка о древней и новой России». Записка предназначалась царю Александру I. Там есть несколько тезисов, которые дают понять, что вчерашний автор сентиментальной «Бедной Лизы» и поначалу романтический конституционалист, став историком (а его «История государства Российского» с 1806 года – самое успешное издание в России), пересмотрел свои взгляды.

Николай Михайлович увидел, что у России – свой, совершенно особый и отличный от западного путь развития. В «Записке» он доказывал, что, учитывая природные, географические и исторические условия, наиболее целесообразной формой правления для России может быть только самодержавие. Именно самодержавное правление всегда обеспечивало процветание и могущество Российского государства. При этом историк особенно подчеркивал глубочайшую внутреннюю связь самодержавного принципа верховной власти с православной верой и нравственным духом народа, ибо именно из духа народа и вырастало признание благодатной роли российского самодержавия.

Для поддержания самодержавия следовало заботиться как раз об этом духе народа! Там есть фраза, которая могла бы стать заповедью русского благополучия: «Путь к благоденствию страны – нравственное совершенствование людей».

Выходит, Карамзин разглядел то, что столетиями до него понимали лучшие русские правители и святые и что за последний век было утрачено. Он и впрямь очень критиковал всю политику России XVIII века.

В марте 1811 года состоялась встреча Карамзина и Александра I. Поразительно, но во время этой встречи историку пришлось… доказывать императору необходимость сохранения самодержавия! Разошлись они недовольные друг другом. Это после они станут друзьями, когда поменяется сам Александр I. При жизни Карамзина «Записку» не публиковали, да и после его смерти, до самого 1988 года, она публиковалась лишь с большими цензурными вымарываниями.

Так, в начале XIX столетия с новой силой разгорается спор о русской национальной идее – и его огонь будет полыхать весь век, давая стране блестящих мыслителей и философов. Этот спор возникает всегда, когда Россию хотят вписать «в общий путь всех народов». Может быть, потому, что в этот момент интуитивно срабатывает сигнальная система, предупреждающая, что путь этот уводит от задачи, которую поручил нам Бог? От Божественного домостроительства и призвания быть хранителем православия.

Галломания в России и нашествие французов

Петергоф – «русский Версаль» – возводился по образцу резиденции французского короля. Так строят свои дворцы в прошлом, XVIII веке многие монархи мира. Франция тогда, как США теперь – мировая и очень модная держава. Аристократы во многих европейских странах говорят на своем языке с французским акцентом. Французский (как теперь – английский) – язык международного общения и даже частной переписки.

Россия – не исключение. Фамусов в грибоедовском «Горе от ума» восклицает:

А все Кузнецкий мост, и вечные французы,

Оттуда моды к нам, и авторы, и музы:
Губители карманов и сердец!

Страна действительно полна французских учителей, гувернеров и воспитателей. Это они, особенно активно – с елизаветинской и екатерининской поры, напитывают страну «галломанией», влюбленностью во все французское. Несколько поколений русской элиты были воспитаны французскими аббатами-эмигрантами. О типичном московском барине начала этого века вот так говорил поэт Батюшков:

«Пользуясь всеми выгодами знатного состояния, которым он обязан предкам своим, он даже не знает, в каких губерниях находятся его деревни; зато знает по пальцам все подробности двора Людовика XIV по запискам Сен-Симона, перечтет всех любовниц его и регента, одну после другой, и назовет все парижские улицы».

Батюшков же сложил строчки:

Налейте мне еще шампанского стакан,
Я сердцем славянин – желудком галломан!

Вместе с заемной модой приходят и их нравы – уже в Екатерининскую эпоху «щеголихи» и «петиметры» зачитываются столь обильно издаваемой переводной (с французского) и отчасти оригинальной порнографической литературой – да и живут почти так же.